Изменить размер шрифта - +

В театре Джон шепнул ей:

— Ты сегодня ослепительна! Как давно я не видел тебя в вечернем туалете. Ты ударяешь в голову, как вино, моя красавица!

Он казался еще больше обычного «ее собственным». Виола была вознаграждена за тяжелые полчаса, пережитые в коттедже, перед решением появиться вместе с Джоном в Лондоне.

А поездка домой вдвоем была сплошной радостью.

На другой день к ленчу приехал Чип.

— Видел вас вчера вечером. И решил, что вы не рассердитесь, если я теперь явлюсь с визитом.

Виола как-то съежилась внутренне в его присутствии. Ее тревожил вопрос, что чувствует Чип.

— Вы — наш первый гость, — сказала она ему.

Первый гость оказался на высоте положения: всем восторгался, даже садиком и деревней. Починил испорченную лампу.

Джон сиял от удовольствия. Просил Чипа погостить у них подольше. И в эти вечера они сидели у огня уже не вдвоем, а втроем.

В один из вечеров, когда Джон поздно задержался в городе, Виола спросила Чипа:

— Чип, дурно я поступила? Ведь это все — дело моих рук.

— А вы счастливы? Именно вы?

— Да, ужасно.

— Тогда, значит, все хорошо, как бы ни судили об этом другие, — сказал Чип твердо.

Вошел Джон, усталый, возбужденный. На будущей неделе партия посылает его в Йорк выступать от ее имени.

— Поживи до моего отъезда, — упрашивал он Чипа. Но Чип отговорился делами и уехал на другое утро.

Иногда Виола встречала Джона на станции. Дожидалась, пока в свете коптящейся лампочки, висевшей на стене, появлялась его фигура, его улыбающееся лицо. Потом они мчались вместе домой. И Джон принадлежал ей, только ей, пока назавтра, в половине десятого, мир не отнимал его снова.

Из Йорка он написал ей, что дал согласие на предложение объездить фабричные центры.

«Это все — вода на мою мельницу, — писал он, — Мэннерс ничего мне не обещал, но все время не оставляет меня без дела».

В письме Джона говорилось только о его деятельности.

Виола работала в саду, читала, ездила верхом, ожидала. Наконец, поехала в Лондон и прожила несколько дней в своем доме на Одли-стрит.

Побывал у нее Леопольд Маркс. Как всегда, остроумный, разнообразный, дружески внимательный.

Мэйнс встретился с ней как-то на Бонд-стрит и попросил разрешения прийти. Говорили, что Мэйнс помолвлен.

Виола неожиданно бежала обратно в деревню. Там она скучала, но зато действительность не врывалась в ее мечты.

После своего триумфального «рейса» Джон приехал прямо к Виоле. Она ждала его на вокзале и увидела раньше, чем он отыскал ее взглядом. Джон похудел и казался еще более юным.

В его поцелуях, в торопливых вопросах (ответа на которые он никогда не дожидался) была все та же пылкая влюбленность. За обедом он успел рассказать всю историю этих недель.

Даже когда они сидели вечером у огня, все его мысли были заняты тем же: возможностью раскола в партии, который непременно даст ему шансы выдвинуться.

Виола слушала. Спрашивала изредка о тех из коллег Джона, кто ей был знаком, но Джон, ответив вскользь, возвращался к тому, что его интересовало. Он сидел в большом кресле, с трубкой в зубах. Глаза его смотрели рассеянно и блестели возбуждением.

— Проект о пенсиях, который еще только в зародыше, даст серьезный повод к кризису, — объяснял он. — И я буду бороться за него неотступно! Если это даст мне козырь в руки, тем лучше. Если же кризис произойдет так быстро, то особого успеха ждать мне нечего, — во всяком случае, я рассчитываю, что меня заметят. Лидс — был очень удачной комбинацией для меня!

— Мэннерс понял, как полезен ты будешь в таком деле, — вставила Виола.

Быстрый переход