Он будто звал меня куда-то, манил, иногда даже воодушевлял. Его побуждения звучали так чётко и так стройно, но я никогда не мог до конца осознать, что он стремится сказать мне. Иногда он просил о чём-то, давал подсказки или даже проводил некоторую связь с моей жизнью, но, как правило, это были пространные образные слова, смешивающиеся со странными призрачными картинами, которые я будто бы уже видел когда-то, но никак не мог вспомнить, где.

Иногда я ловил себя на мысли, что мне не хочется просыпаться. Из-за этого я проводил в постели гораздо больше времени, чем должен, а затем лихорадочно вскакивал, вспомнив о том, что если я не встану, то мы точно в скором времени пропадём. Я шёл на работу, но по целому дню не мог выбросить из головы услышанного. Что же это за далёкая страна, в которую меня так упорно зовёт это неуловимое существо? И какой ответ я искал, если я даже не могу сформулировать вопрос?

Дни сменялись один другим, и зима не заставила себя ждать. Это было безумное время. Из-за ещё нескольких пожаров и неурожая к нам в деревню быстро пришёл голод. Теперь он охватил почти всех. Но беда, как говорится, не приходит одна. Люди начали заболевать неведомой доселе лихорадкой: они просто постепенно теряли силы, опускаясь в свои постели в необъяснимом бреду. Тихо, без лишних слов, без чахоточного кашля, без криков боли. Просто увядали, как осенние цветы.

Отец также не спешил идти на поправку, и мать, казалось, уже потеряла на это надежду. Я пытался поддерживать её, однако и сам в глубине души до конца не верил, что ему станет лучше. Он будто бы утратил волю к жизни, и лишь изредка твердил, что всё должно было быть не так. Я даже в какой-то мере начал испытывать чувство вины. Хоть я и спас ему жизнь, он будто бы считал это невероятной ошибкой, которую я ни в коем случае не должен был совершать. Он говорил что-то о судьбе, но чаще всего в его словах даже не было связи, и от этого кровь стыла в жилах. Порой я и сам начинал винить себя во всех наших бедах, но быстро понимал, что это совершенная бессмыслица, и гнал от себя эти мысли.

В ту ночь я спал очень беспокойно. Постель смялась в один бесформенный ком, а моё тело покрыла влажная испарина. Я бежал вперёд по заснеженной дороге и из-за снега почти не видел ничего перед собой, лишь только слабо брезжащий свет впереди. Издалека доносилась плавная и едва различимая песня. Не знаю, что из этого больше придавало мне сил, но я упорно переставлял ноги, сопротивляясь хлеставшему по лицу ледяному ветру. Неожиданно дорога разделилась на две тропы. Я ненадолго замешкался, но быстро разобрал, что к свету ведёт правая, и двинулся по ней. Однако довольно скоро меня ждала ещё одна развилка. Я повторил свой манёвр, но дорога стала разветвляться всё чаще, а ветер только усиливался, уже почти сбивая меня с ног. Я отчаянно двигался вперёд, но силы начинали покидать меня.

— Но будет явь! — прогремело над моей головой. Голос оказался до ужаса знакомым.

— Куда мне идти? — прокричал я, — что я делаю не так?

Но голос невозмутимо продолжал:

— О чём ты говоришь? Чего ты от меня хочешь? — я срывал голос, стараясь не сбавлять шаг. Вокруг стало только темнее, и в конечном счёте я просто повалился в снег, которого стало неожиданно много у меня под ногами. Это было так странно и непривычно — в наших краях снег обычно истоптан, да и довольно быстро смешивается с грязью, здесь же вокруг лежали пышные белые сугробы, радушно принявшие меня в свои объятия.