Слегка наклонив голову,
девушка как будто совершенно поглощена музыкой, и тут только я впервые,
особенно в контрасте с ярким багрянцем роз, замечаю, как прозрачно бледен ее
лоб под густыми рыжевато-каштановыми волосами. Но мне сейчас не до праздных
наблюдений. "Слава богу, - вздыхаю-я облегченно, - наконец-то удалось ее
отыскать". Еще не поздно наверстать упущенное.
Я подхожу к столу - музыка гремит совсем рядом - и склоняюсь перед
девушкой, приглашая ее на танец. Изумленные, полные недоумения глаза смотрят
на меня в упор, слова замирают на губах. Но она даже не шевельнулась, чтобы
последовать за мной. Быть может, она меня не поняла? Я кланяюсь еще раз,
шпоры тихонько звякают в такт моим словам: "Разрешите пригласить вас,
фрейлейн?"
И тут происходит нечто чудовищное. Девушка, слегка наклонившись вперед,
внезапно отшатывается, как от удара; ее бледные щеки вспыхивают ярким
румянцем, губы, только что полуоткрытые, сжимаются, а глаза неподвижно
устремляются на меня, наполняются таким ужасом, какого мне еще никогда не
приходилось видеть. Затем по ее мучительно напряженному телу пробегает
судорога. Пытаясь подняться, она обеими руками упирается в стол так, что
ваза не нем покачивается и дребезжит; одновременно какой-то предмет,
деревянный или металлический, с резким стуком падает с кресла на пол. А
девушка все еще держится руками за шатающийся стол, ее легкое, как у
ребенка, тело все еще сотрясается, но она не двигается с места, а лишь
отчаянно цепляется за массивную крышку стола. И снова и снова этот трепет,
эта дрожь, пронизывающая ее всю, от судорожно сжатых пальцев до корней
волос. Вдруг у нее вырывается отчаянный, полузадушенный крик, и она
разражается рыданиями.
Обе пожилые дамы уже хлопочут над ней, осторожно поддерживают и,
ласково успокаивая девушку, отрывают от стола ее руки; она падает в кресло.
Но рыдания не прекращаются, они становятся еще более бурными и неудержимыми,
как хлынувшая из горла кровь. Если бы музыка за ширмой смолкла хоть на
мгновение - но она заглушает все, - плач, наверное, услышали бы танцующие.
Я остолбенел от испуга. Что это, что же это такое? Не зная, что
предпринять, я смотрю, как обе дамы пытаются успокоить бедняжку, которая,
закрыв лицо руками, уронила голову на стол. Однако все новые приступы
рыданий волна за волной пробегают по ее худенькому телу до самых плеч, и
каждый раз ваза на столе тихонько позвякивает. Я же стою в полнейшем
смятении, чувствуя, как у меня леденеют ноги, а воротничок тугой петлей
сдавливает горло.
- Простите, - бормочу я еле слышно в пустоту.
Обе женщины заняты плачущей, и ни одна из них не удостаивает меня
взглядом, и я, шатаясь, как пьяный, возвращаюсь в гостиную. |