— Он употреблял всевозможные усилия, чтобы преодолеть проклятое препятствие, совершенно верно.

— Но это ему не удалось, он не мог это сделать, — заметил Уиш, — иначе вы бы исчезли, подобно ему.

— В том-то и дело, — сказал я, чувствуя, что явившаяся у меня смутная мысль воплотилась в слова.

— В этом вся суть, — добавил Клэйтон, задумчиво поглядывая на огонь.

В продолжение нескольких минут все молчали.

— И что же, в конце концов он-таки сделал это? — спросил Сандерсон.

— Да. Мне пришлось довольно энергично помогать ему, но, наконец, он совершенно неожиданно сделал это. Сперва он пришел в отчаяние и устроил мне целую сцену, но затем он вдруг вскочил и стал просить меня медленно проделать все движения, чтоб он мог их хорошенько разглядеть.

— Мне кажется, — заметил он, что если я буду видеть, как вы это делаете, то я почувствую, в чем заключается ошибка.

Так оно и случилось.

— Я знаю, — сказал он.

— Что вы знаете? — отвечал я.

— Я знаю, — повторил он. — Я не могу это сделать, если вы будете на меня смотреть, — добавил он, — право же, я не могу, оттого мне все время и не удавалось. Я такой нервный, что вы меня расстраиваете.

Ну, тут мы, конечно, слегка поспорили. Совершенно натурально, что я желал видеть. Но он был упрям, как мул, и я вдруг почувствовал себя сильно усталым; он меня совершенно утомил.

— Хорошо же, я не буду на вас смотреть, — сказал я, поворачиваясь лицом к зеркальному шкапу.

Он тотчас же принялся за дело. Я старался следить за ним в зеркале. Он начал делать круговые движения руками, вот так и так, и вдруг сразу перешел в заключительному движению, которое состоит в следующем: вы становитесь совершенно прямо и раздвигаете руки, и вот… Понимаете ли, он стоял, и вдруг его не оказалось! Он исчез! Я обернулся и увидел, что его нет. Я глядел на мерцание свечи и ничего не понимал. Что такое случилось? Да и случалось ли вообще что-нибудь? Не было ли все это сном? В это время часы на площадке шипением дали знать, что приближается момент, когда они пробьют час. Так я стоял, серьезный и трезвый, как судья, так как виски и шампанское окончательно уже успели испариться, но чувствовал себя все-таки чертовски странно!

Клэйтон с минуту рассматривал пепел своей сигары.

— Вот и все, — проговорил он.

— После этого вы легли спать? — спросил Ивэнс.

— Что же мне больше оставалось сделать?

Я переглянулся с Уишем. Нам хотелось посмеяться, но в голосе и манерах Клэйтона было что-то такое, что нас удержало.

— Ну, а как же насчет пассов? — спросил Сандерсон.

— Мне кажется, что я мог бы их повторить.

— О! — произнес Сандерсон, вытаскивая перочинный нож и принимаясь чистить свою глиняную трубку.

— Почему бы вам их сейчас не проделать? — заметил он, защелкивая перочинный нож.

— Я только что намеревался это сделать, — отвечал Клэйтон.

— Из этого ничего не выйдет, — возразил Уиш.

— А если выйдет… — предположил я.

— Знаете, я предпочел бы, чтоб вы этого не делали, — проговорил Уиш, вытягивая ноги.

— Почему? — спросил Ивэнс.

— Я предпочитаю, чтоб он этого не делал, — повторил Уиш.

— Но ведь он и не знает правильных пассов, — отвечал Сандерсон, напихивая трубку табаком.