* * *

— Мишунь, давай ты сам поиграешь с корабликом в ванной, а я пока пойду на кухню готовить ужин? — тронув мокрым пальцем носик малыша, Люба вопросительно посмотрела в карие глазёнки, ошеломленно расширившиеся при слове «сам», и, смыв с рук мыло, вытерла их о полотенце.

— Миша будет играть один? — с восторженным придыханием уточнил малыш.

— Ты будешь играть и петь для меня песенку, чтобы мне не было скучно, а я буду тебя слушать и печь вкусные-превкусные картофельные котлетки, — улыбнулась Люба.

Для своих неполных трёх лет Миша изъяснялся отлично, не глотая букв и не картавя, но, когда речь, как сейчас, заходила о чём-нибудь крайне важном, он начинал волноваться и говорил о себе как о ком-то постороннем, в третьем лице.

— А если Миша перестанет петь? — желая заранее обсудить все пункты предварительного соглашения, мальчик важно сдвинул бровки.

— Если перестанешь, я пойму, что с тобой случилось что-то нехорошее, всё брошу и побегу к тебе на помощь, — так же серьёзно ответила Люба.

— И тогда котлетки сгорят? — вопреки утверждению мамы, продолжение логической цепочки не сулило ничего хорошего, и, представив на алюминиевой сковороде горку обугленных котлет, Минечка забеспокоился.

— Я думаю, до этого дело не дойдёт, — поспешила успокоить сынишку Люба. — Так ты решил, что будешь петь?

Подражая манерам оперной знаменитости, Минечка задумчиво закатил глаза к потолку и, сжав пухлые губки, сделал вид, что перебирает в уме свой богатый песенный репертуар. Любаша знала наверняка, что, кроме «Солнечного круга» и «В лесу родилась ёлочка», юной звезде выбрать абсолютно не из чего, но, поддерживая игру, терпеливо ожидала, когда же будущий тенор на чём-нибудь остановится.

— Сол-ничный кру-ук, не-ба вакру-ук! — без объявления номера звонко пропел Мишенька и, одним махом покончив с формальностями, увлечённо потащил пластмассовый кораблик под воду.

Оставив дверь полуоткрытой, Любаша вышла из ванной и, загремев сковородками, принялась за дело.

Картофельные котлетки Миша мог есть на завтрак, обед и ужин, не пресыщаясь любимым блюдом и не требуя смены меню. Если бы не настойчивость мамы, требовавшей съесть что-нибудь ещё, например, кусок варёной докторской колбасы или ледяной рыбы, Миня был бы абсолютно счастливым человеком. Но по какой-то непонятной причине мама ни за что не хотела уступать и пичкала его этой гадостью.

Объяснить феномен бесконечной любви сына к котлеткам из картофеля Люба не могла. Шелестовы не бедствовали и могли себе позволить есть всё, что угодно, но, упрямо отодвигая от себя бутерброды с красной икрой, ребёнок тянулся за простой котлетой. Шевеля по-хомячьи пухлыми розовыми щёчками, он буквально прыгал от радости, если на тарелке в центре стола вдруг появлялись готовые блинчики или семикопеечные котлеты из кулинарии, но заставить его есть те же самые продукты собственного приготовления, Любаня не могла никак. Странная слабость к панировочным сухарям и котлетам, состоящим почти из одного хлеба, была всеохватно-вселенской, несокрушимой, как сама коммунистическая партия, и победить её в честной борьбе у Любы не было ни единого шанса.

— Пусь всигда-а-а бу-дит сонца! — радостно горланил из ванной Мишуня, и, прислушиваясь к его звонкому голосочку, сопровождавшемуся бульканьем воды, Люба не могла сдержать улыбки. — Пусь всигда-а-а бу-дит неба! Пусь всигда-а-а бу-дит мама…

Внезапно Минюшкин голос оборвался и бульканье прекратилось. Замерев, Любаня изо всех сил напрягла слух, пытаясь уловить хоть какие-то звуки из ванной, но за дверью царила гробовая тишина.

— Минька! — Стряхнув с ладоней панировочную крошку, Люба почувствовала, как её сердце, вздрогнуло и остановилось.