— Я-то знаю, — сказал Уинтер, — а вот они не знают. — И он тоже продолжил вслух одну свою давнишнюю мысль: — Пунктуальные люди — считаются со временем, — сказал доктор Уинтер, — а время почти на исходе. Они думают, что если у них один Предводитель и одна голова, значит, и у всех прочих так же. Они знают, что десять отрубленных голов равносильны для них гибели, но ведь мы свободный народ, у нас столько же голов, сколько людей в стране, и в нужную минуту руководители растут в народе, как грибы.

Оурден положил руку Уинтеру на плечо и сказал:

— Спасибо, доктор. Я сам это знал, но мне было приятно услышать ваше подтверждение моим мыслям. Маленький народ не погибнет — ведь не погибнет? — он жадно следил за выражением лица Уинтера.

И доктор успокоил его:

— Ну, что вы, конечно, нет! Больше того — он получит помощь извне и окрепнет.

В комнате воцарилось молчание. Часовой переступил с ноги на ногу, и его винтовка звякнула о пуговицу.

Оурден сказал:

— Сейчас я могу говорить с вами, доктор, и, может быть, это в последний раз. Меня донимают мелкие, постыдные мысли, — он кашлянул и посмотрел на застывшего у двери часового, но тот не подавал вида, что слышит их разговор. — Я думал о своей смерти. Если они будут действовать обычным путем, то меня убьют, а следом за мной убьют и вас. — И, не дождавшись ответа, спросил: — Ведь убьют?

— Да, вероятно, так и будет, — Уинтер подошел к одному из золоченых стульев и хотел было сесть на него, но заметил, что кретон порван, и погладил сиденье пальцами, словно это могло чему-то помочь. Потом он опустился на стул, но очень осторожно, потому что обивка была порвана.

Оурден продолжал:

— Вы знаете, я боюсь, я даже думал о том, как бы мне скрыться, как выпутаться из этой беды. Я думал о побеге. Я хотел просить пощады, и теперь мне стыдно своих мыслей.

И Уинтер посмотрел на него и сказал:

— Но вы ничего этого не сделали?

— Нет.

— И не сделаете?

Оурден колебался.

— Нет, не сделаю. Но я думал об этом.

И Уинтер мягко сказал:

— А почем вы знаете, может быть, другие тоже об этом думают? Почем вы знаете, может быть, и я об этом думаю?

— Я удивляюсь, почему вы арестованы, — сказал Оурден. — Вероятно, им придется убить и вас.

— Полагаю, что да, — сказал Уинтер. Он завертел большими пальцами, глядя, как они бегают один вокруг другого.

— Не «полагаю», а «знаю наверное», — Оурден помолчал минуту и потом сказал: — Знаете, доктор, я человек маленький, и город у нас тоже маленький, но в маленьких людях, вероятно, тлеет искра, которая может вспыхнуть ярким огнем. Я боюсь, ужасно боюсь, о чем я только не передумал, чтобы спасти свою жизнь, а потом все эти мысли ушли, и меня охватил какой-то восторг, и мне кажется, что я больше и лучше, чем на самом деле, и знаете, доктор, о чем я еще думал? — он улыбнулся, припоминая. — Помните, в школе, в «Апологии»? Помните, Сократ говорит: «Но, может быть, кто скажет: — Не стыдно ли тебе, Сократ, что ты запутался в такие дела, которые теперь угрожают тебе смертью? — Я отвечу ему правдою: — Нехороши твои мысли, почтеннейший, если ты думаешь, что тот, в ком есть хоть немного разума, должен брать в расчет опасность жизни и смерти, а не смотреть на одно — справедливо ли он поступает или несправедливо», — Оурден замолчал, припоминая.

Доктор Уинтер подался всем телом вперед и подхватил:

— «И доброму ли человеку приличны дела его или худому».