Кринолины были отвергнуты дамами двумя годами раньше, и, хотя в Англии все еще продолжали их носить, во Франции уже ничто не указывало на то, будто подобная мода вообще существовала.

Создавалось впечатление, что в Париже собрались исключительно красивые и элегантные женщины, и герцог невольно задался вопросом, зачем мужчины теряют время, ища развлечения в других странах.

Сам он узнал, каким привлекательным может быть Париж, несколько лет назад.

Тогда столица Франции жила развлечениями и удовольствиями, что, впрочем, поощрял сам император, не давая проходу ни одной кокетке.

Луи Наполеон был известен не только любовными похождениями, но слыл кавалером обаятельным и элегантным, что вынуждена была признать даже королева Виктория Однажды она написала: «С таким мужчиной ни одна женщина не может ни на мгновение чувствовать себя в безопасности».

Но вовсе не безопасности искали мужчины и женщины в Париже. Великие куртизанки тех лет тратили столько денег, пользовались таким успехом и властью, каких и не снилось ни одной из знаменитых королевских фавориток прежних времен. Кроме того, они отличались исключительной безнравственностью.

Огромные состояния попадали в руки женщин полусвета. Даже самый богатый восточный паша мог полностью разориться всего за две недели.

Поговаривали, будто бы император подарил восхитительной графине де Кастильоль жемчужное ожерелье стоимостью четыреста тридцать две тысячи франков в придачу к пятидесяти тысячам ежемесячно на мелкие расходы, а лорд Хартфорд, известный своей репутацией самого скаредного человека в Париже, заплатил ей миллион за удовольствия одной ночи, во время которой она пообещала предаться с ним всевозможным наслаждениям.

Во время своих приездов в Париж Донкастер находил все это очень забавным, но, по его мнению, никакие развлечения не оправдывали тех огромных сумм, которые тратились его приятелями-соотечественниками на местных красоток.

Возможно, несколько самонадеянно, но герцог полагал, что женщины, с которыми он проводил время, принимали его исключительно ради него самого, а не ради тех подарков, которые получали.

Вспоминая прошлое, он опять собрался извлечь из кармана жилетки свои часы, когда заметил, что все посетители, сидевшие за другими столиками, повернули головы в сторону входной двери.

На пороге метрдотель разговаривал с дамой, которая только что появилась, и, хотя она находилась довольно далеко от герцога, он не мог не обратить на нее внимания, как, впрочем, и другие мужчины в зале — дама отличалась исключительно изящной фигурой.

Теперь, когда она шла между столиками, все мужчины открыто пожирали ее глазами, и герцог не смог удержаться, чтобы в восторге не воскликнуть про себя: «Боже мой! Какая фигура!»

Он смотрел, как она двигалась, и только когда подошла к его столику, Атол, не веря собственным глазам, вдруг узнал ее: это была не таинственная незнакомка и вовсе не француженка! Это была Антония!

Метрдотель пододвинул для нее стул, и только тогда герцог поднялся со своего места, не в силах скрыть изумление и восторг.

Он и раньше замечал, что глаза у Антонии большие, но так и не осознал, насколько они огромные и лучистые на маленьком личике с тонкими чертами.

Высокая прическа, когда волосы, зачесанные вверх по последней парижской моде, еще не дошедшей до Лондона, открывали длинную, изящную шею, казалось, придавала девушке роста. Антония теперь даже отдаленно не походила на ту невыразительную, не модно и безвкусно одетую женщину, которая приехала вместе с герцогом в Париж.

В крохотной шляпке, чуть сдвинутой вперед и состоящей из одних только лент того же, что и платье, цвета, украшенной несколькими бутонами маленьких белых роз, Антония выглядела прелестно. Шляпка, завершая прическу, подчеркивала темный цвет ее волос, придавала лицу пикантность и очарование, а что касается ее платья…

Герцог смотрел, любуясь совершенством фигуры собственной жены, и спрашивал себя, должен ли он так спокойно позволять, чтобы ее разглядывали все мужчины в «Английском кафе».