— Подумав, — продолжил он, — я пришел к выводу, что все, что ты предлагаешь, очень разумно — сначала нам надо лучше узнать друг друга, прежде чем решиться продолжить род. Это ведь очень важно, ибо затрагивает основы жизни.

Увидев, что Антония смотрит на него недоуменно, герцог спросил:

— Тебя еще что-то беспокоит?

Он заметил, что она смотрит на него с таким выражением лица, будто спрашивает себя, можно ли ей высказать свои мысли вслух,. но в конце концов решилась:

— Я уже вам сказала, что я очень невежественна… Но уж чего я не могу понять… так это того, почему… когда вы станете спать со мной, у нас, возможно… будет ребенок… Но в то же время, когда вы спите… с другими леди, как… ну, например, с маркизой… то у них… никто не рождается.

Герцог не мог удержаться от мысли о том, что он ведет самый странный разговор в своей жизни. Но ответил он, скрупулезно выбирая слова:

— Это один из тех вопросов, на которые я предпочел бы ответить, когда мы лучше узнаем друг друга. Пожалуйста, доверься мне и разреши объяснить тебе все это в будущем. Пока я не могу этого сделать.

— Да… Разумеется, — согласно кивнула Антония. — Благодарю вас за то, что вы были так… добры и… не рассердились на меня.

— Я постараюсь никогда больше не сердиться на тебя, — обещал герцог. — Но, как и ты, я склонен говорить, не думая, — Так… намного легче, — заметила Антония. — И еще мне кажется, что если все станут много думать над тем, что сказать, то разговор превратится в неловкое молчание.

— Это точно, — засмеялся герцог. — А теперь, Антония, поскольку завтра утром мы уезжаем в Париж, я предлагаю тебе пойти спать. Ты, наверное, устала после всех сегодняшних волнующих событий. К тому же, думаю, весьма утомительной была для тебя и вчерашняя ночная скачка.

Антония совсем растерялась. Ее голос дрожал, когда она спросила:

— Вы… знали?

— Да, знал. Я случайно узнал, что вы с Ивом проделали, — сказал герцог, — и с трудом поверил, что такое возможно. Барьеры там, если только Ив точно следовал моим инструкциям, той же высоты, какой они будут на большом национальном состязании!

— Я взяла вашу новую лошадь, — призналась Антония. — Было… дерзостью с моей стороны пробовать ее. Но мы ждали вас, пока совсем не стемнело, а вы… все не приходили…

— Да, я виноват, — сказал герцог. — Но разве ты забыла, Антония, что мои лошади теперь — и твои тоже? Я точно помню, как сказано в брачном контракте: «Включая все имущество, которое мне принадлежит».

Глаза Антонии засияли от восторга.

— Я буду… очень благодарной вам… И это будет большой честью для меня — разделить его… с вами, — проговорила она и радостно улыбнулась.

— Ну, что ж, так тому и быть — мы его с тобой разделим, — ответил герцог. — Точно так же, как мы разделим наши мысли, а в будущем, когда лучше узнаем друг друга, то, возможно, и наши чувства.

Проснулся он, по своему обыкновению, рано и за завтраком, как всегда, просматривал прессу, на этот раз — французскую. Когда они с Антонией прибыли накануне в Кале, новости на континенте привели герцога в замешательство. Утренние газеты подтверждали вчерашние известия.

От Лондона до Дувра они ехали с большими удобствами и комфортом, занимая купе самого скоростного в то время поезда. В Дувре они пересели на яхту, принадлежавшую герцогу, которая уже ожидала их в гавани, и провели всю ночь на ее борту.