Живые люди же продолжали спать, как ни в чем не бывало — громко храпел Томас, лежавший на спине, ему не уступал Зарко и, даже молодая лекарка, заразившаяся от старшего поколения, тихонько похрапывала.

Убирая оружие в ножны, показывая жеребцу, что опасность миновала, подумал, что спутники, в отличие от меня, поступили мудро. И мне, дураку, если уж не спалось, нужно было просто покрепче зажмурить глаза и сделать вид, что вокруг ничего не происходит.

Утром не удержался, чтобы не рассказать о новой встрече с призрачным обозом. Как оказалось, Томас тоже слышал про этот обоз, но в отличие от цыгана, имевшего смутные представления, за что были наказаны купец и его люди, сказал очень уверенно:

— Хозяин обоза видел, как родители ребенка убили. За это его и прокляли.

— Ребенка убили? — всполошился цыган. — Как так можно — своего ребенка убить?

Зарко расстроился не на шутку. Ребенок — свой ли, чужой ли, для цыган священное существо. До семи лет ему позволялось делать все, что угодно и, даже бить за проказы ребенка было нельзя! Я ни разу в жизни не видел цыганских детей — сирот, хотя взрослые погибали довольно часто. После смерти родителей, сироту возьмет к себе близкий родственник, нет близкого, то возьмет дальний. Нет родственников — возьмут соседи или случайные знакомые. А встретится цыганам любой ребенок, оставшийся без родителей — они его тоже возьмут и вырастят, как своего. Я бы не удивился, если бы узнал, что Папуша, так непохожая на своего деда, не родная внучка, а приемная. Правда, не понимаю, как безумная любовь к детям может сочетаться с рубцами на спине девушки, но кто я такой, чтобы судить других?

— Страшное это дело — своего ребенка убить, — покачал головой Зарко. — А тот, кто смотрел, как его убивают — тот еще хуже. Верно, за такой грех и проклял Господь лес и всех тех, кто убивал и смотрел.

— Курдула говорит — если муку не просеивать, жучок заведется. — Посмотрев на наши недоуменные лица, пояснил: — Это я к тому, что если лес проклят, то нечисть тут и заводится. Хорошо, что вы меч достали, не зря фройляйн Кэйтрин старалась.

— А при чем здесь Кэйтрин? — удивился я.

Томас посмотрел на меня слегка снисходительно.

— Вы — то в ту ночь спать изволили, а мы с Курдулой к походу готовились. Старуха сухари сушила, а я арбалетные болты готовил для всякой нечисти — цельный грош извел! А фройляйн Кэйтрин к патеру пошла, ваш меч освещать. Патер — то, сердился вначале, идти не хотел — мол, утра дождитесь, как все добрые люди, но куда там. Вы же нашу фройляйн знаете — переупрямить ее до сих пор никому не удавалось. Пришлось святому отцу службу служить и чин освящение проводить.

— Вона… — протянул я.

Теперь стало понятно, почему призраки шарахались от моего меча. И еще… Вслух об этом говорить не стал, но мысленно улыбнулся, припомнив намокший подол и испачканные туфли Кэйт. Вот она куда ходила! Приеду — попку ей надеру! Если рука поднимется. Все — таки, до храма идти не близко, да еще ночью! А если бы что — то случилось? Нет, надеру!

— Господин Артакс, вы что решили? — подал вдруг голос Томас. — Я слышал, что вы меня в усадьбу хотите отправить?

— Хочу, — подтвердил я. — А что с тобой делать, с раненым? Либо в усадьбу возвращаться, либо здесь оставлять. А как ты один будешь?

— В усадьбу не поеду, — твердо сказал старик. — Как я фройляйн Кэйтрин в глаза посмотрю? Вместе поехали, вместе обратно вернемся.