— Это лес давит, — усмехнулась Папуша. — Травы пахнут, ты ароматы вдыхаешь, начинаешь меня хотеть, а со мной силы теряешь. Хочешь, травы заварю? Попьешь, долго не всхочется…

— Не надо, — испугался я. — Заваришь, чего — нибудь этакого, а мне мучайся. Надо просто нам осмотрительнее быть, вот и все.

— Осмотрительнее? — хмыкнула цыганка.

Застегнув все крючки, запахнув юбку, присела на корточки. Лицо вдруг стало строже. Неожиданно, цыганка ударила кулаком о землю и длинно выругалась.

— Ты чего? — испугался я.

— Только сейчас поняла — не я сама тебя захотела, а вроде как заставило что… Ну, дура я, а не лекарка. Как же не разглядела — вокруг страстоцвет растет. Не думала, что он вымахать может.

Уткнувшись лбом в землю, Папуша глухо и прерывисто зарыдала, словно залаяла. От этих рыданий мне стало не по себе. Опустившись на колени рядом с девушкой, осторожно погладил ее по спине, но цыганка со злобой откинула мою руку и что — то снова пробормотала.

— Хватит! — прикрикнул я. — Ревешь, как старая баба!

Обычно, сравнение со старой бабой на молодых девушек действовало. Но Папуша не унималась. Тогда пришлось решиться на радикальное средство — вылить на голову девушки остатки воды. Подействовало! Цыганка перестала рыдать и начала приводить себя в порядок.

— Как же это так? — недоумевала девушка. Посмотрев на меня, спросила: — Вот скажи, гаджо, ты же меня хотел?

— Хотел, — честно признался я и добавил. — Очень тебя хотел.

— А почему первый не пришел?

— Испугался, что ты откажешь, — признался я. — Зачем тебе — такой молодой, красивой, старый козел?

— У мужчин возраста не бывает, — махнула рукой цыганка. — Это мы, женщины — сегодня юны, а завтра старухи. Но тебя бы я и на самом деле не захотела. Но почему же ты смог удержаться, а я нет?

— Как это — смог удержаться? — не понял я.

— Так ведь не ты же ко мне пришел, а я. Значит…

— Какая разница, кто к кому пришел? — перебил я девушку. — Может, у тебя мужчины давно не было, вот и все.

— У меня до тебя один лишь мужчина был, — призналась Папуша. — Пять лет прошло. Любила я его, сильно любила. Да что там, я и сейчас люблю.

Когда Папуша сказала — пять лет, у меня появились кое — какие мысли и подозрения.

— Подожди — ка — а тот мужчина, он случайно не Александр Йорген?

— Он самый, — потупив глаза, сказала цыганка.

— А знаешь, он тебя тоже любил. Куколкой звал, — улыбнулся я.

— Меня так и зовут. Папуша — это Куколка по — цыгански. Любили мы с ним друг друга, сбежать хотели. Но когда отце Александра в плен попал, надо было его выручать — куда там бежать? Ну, а дальше, сам знаешь.

— А не ты ли Зарко уговорила сюда ехать? — поинтересовался я.

— Поначалу, когда дед от солдат убегал — сам так решил, мне не сказал. Ну, а потом, когда лошадей пригнал, к Курдуле съездил, чтобы долю твою отдать, а обратно с котом приехал — все мне и рассказал.

— А ты его и заставила в Шварцвальд вернуться?

— Я и заставила, — кивнула Папуша. — Он, поупирался немножко, да куда ж он денется?

— Стало быть, не гнева брауни он испугался, а внучку переспорить не смог, — заключил я, усмехнувшись, что цыган меня опять обманул.