|
Жаль, что он любит не меня, а только мои деньги. – Как мужчина он ничего не стоит, – процедил наконец Роберт Макферсон. – Скоро я вам это докажу. Синджен искренне сомневалась, что он может в чем либо превосходить Колина, однако сочла за лучшее промолчать. Ей нужно было, чтобы этот человек поехал с ней; в ее планы вовсе не входило выводить его из себя. А то он чего доброго зарычит от ярости и попытается сбросить ее с коня. Тогда пришлось бы застрелить его, прямо здесь, на его земле, а это было бы весьма неблагоразумно. Десять минут спустя Роберт Макферсон был окружен тремя всадницами, каждая из которых целилась в него из пистолета. Он повернулся к Синджен: – Значит, я все таки был прав. – О нет. Колин ничего об этом не знает. Он слишком благороден, чтобы заманить вас в ловушку и прикончить, как вы того заслуживаете. Поэтому, сэр, мы трое решили сами избавить его от ваших подлых происков. Я не могу допустить, чтобы вы продолжали охотиться за ним. Вам не следовало покушаться на его жизнь в Лондоне и Эдинбурге. Вам не следовало убивать наших арендаторов и жечь их дома. Но теперь вы наконец заплатите за свои преступления. И должна сказать вам, что мне будет очень приятно знать, что вас увезли далеко отсюда, очень далеко. Кстати, мой муж не убивал вашу сестру. Если он не стал убивать такого негодяя, как вы, то как можно поверить, что он мог убить женщину, которая была его женой? – Она ему надоела. Он устал от нее. – Пожалуй, в этом что то есть. В конце концов вы уже успели надоесть мне до смерти, хотя я встречаюсь с вами только во второй раз. И мне ужасно хочется столкнуть вас с какого нибудь обрыва, однако я этого не сделаю, несмотря на то, что вы не только хам, но в придачу к тому еще злодей, трус и человек, полностью лишенный понятия о чести. Колин сказал мне, что ваш отец – хороший человек, и я не хочу причинять ему горя. Но довольно разговоров. Алике, Софи, я уже сказала ему все, что хотела. Давайте привяжем его к лошади. Поначалу Колин совершенно растерялся, затем его охватила дикая ярость. Глядя в лицо сына, он спросил с холодным бешенством: – Так ты говоришь, что твоя мачеха и твои две тетушки катаются верхом по поместью? – Да, папа, так мне сказала Синджен. Она сказала, что прекрасно себя чувствует и хочет показать им окрестности. Я спросил у нее, где ты, и она ответила… теперь я понимаю, что она не сказала мне правды. – Ты хочешь сказать, что она просто напросто солгала. Чтоб ей провалиться, я ее побью, я запру ее в своей спальне, я… – Милорд, – вступил в разговор доктор Чайлдресс, касаясь рукава Колина рукой, покрытой старческими пятнами, – что здесь происходит? Выходит, графиня вовсе не больна? – Моя жена, – проговорил Колин сквозь зубы, – притворилась больной, чтобы таким образом удалить меня из дома. Проклятие! Она что то затеяла – но что? Несколько мгновений он молчал, потом хлопнул себя по лбу: – Как же я мог быть таким дураком! Он резко повернулся и со всех ног кинулся к своему коню Гулливеру, который с довольным видом жевал белые розы, посаженные тетушкой Арлет около парадного крыльца. Филип быстро сказал доктору: – Боюсь, моя мачеха очень рассердила моего отца. Думаю, я должен поехать за ним, чтобы защитить ее. Извините меня, сэр. И Филип помчался вслед за своим отцом. Доктор Чайлдресс остался один. Он стоял и задумчиво слушал торопливые шаги мальчика, гулко стучащие по каменным плитам вестибюля. Он знал Колина с той самой минуты, как тот вышел из утробы матери. |
