Неужто изъявлений радости ждет? Нет, как-то я не готова радоваться.

— Верните меня домой, — попросила я, мысленно добавив: — И в сознание.

— Боюсь, это невозможно…

— Позволь мне, — ксенопсихолог скользнул вперед. Двигался он, надо сказать, странно, да и держался, как человек с застарелою травмой позвоночника: спина прямая, что в корсет затянутая. Ноги не сгибаются, и от пола не отрываются, скользят бесшумно.

Жуть.

— Агния-тари… тари — это общепринятое обращение к дамам высокого рода… — и рученьку бледную протянул. А рученька-то полупрозрачная, что из стекла сделанная. Я напросвет и кости разглядеть могу, что пясти, что фаланги… на одну больше положенной. — Я прекрасно понимаю, что вам нелегко.

И такое искреннее сочувствие в его голосе сквозит, что слезы на глаза сами наворачиваются.

А я и на бабкиных похоронах не плакала.

— Не подходи! — велела я и по руке ершиком ударила. Не хватало, чтобы меня тут всякие… инопланетно-бредовые особи щупали.

Он увернулся.

И улыбнулся, отчего меня и вовсе передернуло: зубы были идеально ровными, вот только треугольными, как у акулы.

— Ваши инстинктивные страхи, — мурлычущим голосом произнес ксенопсихолог, — лишены основания. Моя раса давно уже отринула древние традиции и не потребляет в пищу мясо разумных существ.

— Очень… — говорю. — Мило. Современно.

Он величественно кивнул и улыбнулся шире прежнего. Это, конечно, зря… традиции традициями, современность современностью, но руку я за спину убрала.

На всякий случай.

— Исключение оставлено лишь для ритуального поедания покойного, будь на то его воля, — продолжил он и ресничками хлопнул.

А реснички бесцветные.

Длинные.

Глазки голубенькие, что пуговки.

— И… как оно? — поинтересовалась я исключительно поддержания беседы ради.

— Сложно. Некоторые, особенно молодые особи, личности которых сформировались под влиянием галактической сети с ее прогрессивными взглядами, отказываются принимать участие в ритуалах. Тогда как особи среднего возраста, не говоря уже о стариках, придерживаются обычаев… порой слишком уж придерживаются.

Он клацнул зубами, и я убрала за спину вторую руку.

Нет, я пока жива.

Но именно, что пока… а вообще, если разобраться, весьма себе экономненько. Собрались всей родней. Съели… и поминки готовить не надо, и с похоронами возиться.

— Увы, конфликты неизбежны, — он вздохнул.

И я тоже.

Как ни крути, а с унитаза слезть придется. Даже если вокруг меня глюк, то на редкость хорошей прорисовки. Этакая виртуальная реальность, больным воображением — а я еще не верила, когда меня Саныч чокнутой обозвал — созданная. И унитазам в ней не то, чтобы совсем не место, скорее уж события требовали действий. Да и натура моя не привыкла к статике.

— Хорошо, — говорю, стараясь на зубы не пялится. — Точнее плохо. Не хочу я замуж.

Лучше уж сразу о намерениях заявить.

В конце концов, они не фрицы, чтобы из засады рельсы рвать. Шансов мало, но… вдруг да получится договориться по-доброму?

— Так не бывает, — изволил не поверить ксенопсихолог, а третий, менталист который — интересно, у него зубы треугольные или жабры под костюмом? — что-то тихонько булькнул. И от булька этого Ицхари прямо-таки перекосило.

Ага. Правду сказала.

И пусть икнется врагу!

— Бывает, — я ноженьку через унитаз перекинула.