Понимая, что она не может ничего изменить, Анни впала в отчаяние.

— Эти люди еще больны, — произнесла она дрожащим голосом. — Прошу вас, сэр, чтобы вы не причинили им вреда во время допроса.

Мистер Барретт поднял одну бровь, и его лицо исказилось в невеселой усмешке.

— Не сомневайтесь, мисс Треваррен, — ответил он, промедлив пару минут. — Я обещаю вам, что буду сдержанным, если не доброжелательным.

Анни, все еще колеблясь, поглядела на Тома, и Том, улыбнувшись, показал ей взглядом на дверь.

Оглядываясь через плечо, Анни неохотно вышла из лазарета. За ней молча последовали две крестьянки, которые помогали ей ухаживать за больными.

Стук молотков бил ей в уши. Он отталкивал Анни, но в то же время необъяснимо привлекал ее, и она пошла на него, как ребенок, привлеченный звуками дудочки. В большом зале уже начались приготовления к свадебному торжеству. Вносили длинные деревянные столы, и повсюду сновали слуги с щетками и вениками.

У Анни болезненно сжалось сердце.

Снаружи ослепительно светило солнце, воздух был прозрачным, и пахло соленым ароматом моря. Виселица, на которую Анни до сих пор успешно избегала смотреть, неясно вырисовывалась на фоне сияющего голубого неба в качестве безобразного памятника добродетелям рода человеческого.

Анни глядела на нее, прикрыв одной рукой глаза, и ее мысли путались. Она не могла не думать о завтрашней казни, но и не могла не думать о мистере Барретте, допрашивающем Тома и Джосию. Ну, просто наседка, которую оторвали от цыплят!

— Ужасная картина, да?

Анни вздрогнула, потом повернула голову и увидела Люсиана. Она вся затряслась, подумав о том, как незаметно он подкрался к ней.

— Да, — только и сумела выдавить она из себя.

Ее глаза привыкли к яркому свету, и она увидела на помосте Рафаэля и еще одного мужчину, залитых полуденным солнцем. Они стояли, нагнувшись, и проверяли крышку люка, которая должна была уйти из-под ног Питера Мэтленда. Вот тут Анни задрожала по-настоящему.

— Забавно, правда? — ласково спросил Люсиан. — Это ведь Рафаэль приказал построить ее. А он умный человек, я имею в виду моего брата, и я уверен, он думает о том, что тоже, возможно, будет стоять там с веревкой на шее.

Живо представив картину, нарисованную Люсианом, Анни в ужасе закрыла рот рукой. Ее затошнило, но она быстро справилась с собой, правда, от глаз Люсиана ничто не могло укрыться, и он горько усмехнулся.

— Это не игрушки, Анни, не прекрасная сказка. Раньше или позже, но ты перестанешь изображать сиделку и притворяться, что все кончится хорошо. Хорошо не кончится. Бавия гибнет, и Рафаэль — тоже. — Он сделал широкий жест рукой, показывая на замок, стены… — Это всего лишь иллюзия. Беги, Анни, прежде чем это рухнет.

Слезы обожгли Анни глаза.

— Не могу, — прошептала она.

— Ну и дура.

Анни шмыгнула носом и выпрямилась.

— Может быть.

— Ты так сильно любишь моего брата? Больше, чем собственную драгоценную жизнь? Больше, чем детей, которых не родишь, потому что хочешь принести себя в жертву Рафаэлю?

Анни не хотела умирать, и на секунду так остро ощутила потерю детей, словно они в самом деле уже существовали — живое воплощение ее любви к Рафаэлю.

— Я не хочу ничего объяснять, — резко возразила она. — И не буду.

— Ну что ж, — со вздохом произнес Люсиан. — Ты ведь и себе ничего не можешь объяснить.

Анни все еще смотрела на Рафаэля и ощутила знакомое возбуждение где-то глубоко внутри себя, когда он, почувствовав ее взгляд, повернул голову и посмотрел на нее.