– Я думаю, сначала это было потому, что ей казалось, будто он ее бросил. Она ведь лечилась у него около трех лет. Она тогда была ребенком. А потом ей показалось, что он оттолкнул ее, не долечил. И она не была готова уйти. И начала ходить за ним следом и наблюдать за ним. Хотела по-прежнему быть частью его жизни. А потом, наблюдая за ним, поняла, что он… – Джош нервно сглотнул. – Что у него роман с другой женщиной.

Кейт чувствует, как ободряющая улыбка застывает на ее лице.

Кейт вспоминает, как ее замутило, когда Джош сегодня утром сказал ей об этом. Она как будто получила удар кулаком в грудь, за которым последовало тошнотворное, изнуряющее чувство неизбежности всего происходящего. Конечно, у Роана был роман. У Роана, наверное, всегда были романы. Он изменял ей. Все три десятилетия их совместной жизни. Непрерывная череда романов, от Мари и до Алисии. Конечно, подумала Кейт. Конечно.

– А потом, – продолжает Джош, – мне кажется, она зациклилась на нем, на том, что он делал, и на нас, на его семье. Она как будто присматривала за всеми нами. Но тем вечером, в самый первый раз, когда мы встретились, мы с ней говорили. Это было невероятно. Мы просто открылись друг другу. Мы говорили целую вечность. У нее все эти проблемы были из-за того, что случилось с ней в детстве. И у нее была идея, как вылечить себя. А я сказал, что помогу ей. И тогда все с самого начала… пошло не так…

– Пошло не так?

– Да. Совсем не так.

55

Дом отца Оуэна выглядит точно так же, как и дом, в котором они жили в Уинчмор-Хилле: послевоенная застройка, маленькие свинцовые окна, палисадник, веранда, через цветное стекло окошка над входной дверью проникают солнечные лучи. Раньше Оуэн никогда здесь не был. Просто писал адрес на поздравительных открытках ко дню рождения и на Рождество. Он платит таксисту и идет вверх по тропинке. Отец раньше работал на госслужбе, но сейчас он на пенсии.

Оуэн нажимает кнопку звонка, и тот блямкает. Оуэн откашливается и ждет. За матовым стеклом входной двери появляется тень. Оуэн делает глубокий вдох, надеясь, что это отец, а не его жена. Дверь открывается, и да, это отец. Оуэн видит, как отцовское лицо раскалывается на сотни осколков, видит, как удивление на нем сменяется страхом и ужасом.

– Оуэн, боже мой, что ты здесь делаешь?

Отец выглядит старше, чем Оуэн его помнит. Отец вышел на пенсию только в прошлом году, но, похоже, с тех пор постарел лет на пять. Некогда пегие, самых разных оттенков коричневого, серебристого и белого, теперь его волосы почти полностью белые.

– Меня отпустили, – говорит Оуэн.

– Полиция?

– Да. Прямо сейчас. Они меня отпустили.

– И что? Выходит, ты этого не делал?

– Нет, папа. Нет. Конечно, я этого не делал. – Оуэн заглядывает через отцовское плечо. – Мне можно войти?

Отец вздыхает.

– Честно говоря, сейчас не самое подходящее время, Оуэн.

– Папа, давай посмотрим правде в глаза: у тебя никогда не бывает подходящего времени. Никогда. Но я тебе вот что скажу: я провел почти неделю в полицейском изоляторе, меня допрашивали о преступлении, которого я не совершал. Меня хлестали по лицу на первых страницах всех газет, на меня клеветали люди, которые меня даже не знают. А теперь меня оправдали, сказали, что я свободный человек, что я не сделал ничего плохого и меня можно выпустить на свободу. Так что, возможно, для меня сейчас самое подходящее время.

Отец слегка опускает голову. А когда поднимает ее снова, его глаза слезятся.

– Тогда заходи, – говорит он. – Но у меня мало времени. Мне правда очень жаль.

В доме тепло.