– Ты это читал? – спрашивает она. – О его приставании к студенткам на работе. По-моему, тут все ясно, верно? Это он.

Роан берет из ее руки телефон.

– Похоже на то. Да.

Кейт делает глоток вина и задумчиво смотрит на Роана.

– Но все же это так странно, правда? Что она была здесь? На нашей улице? Я имею в виду, почему здесь? Из всех мест? А почему он и почему она? Это просто… – Она вздрагивает. – Это пугает.

Роан пожимает плечами.

– Думаю, она жила недалеко отсюда. И это одна из улиц, по которой можно пройти в деревню. Может, в конце концов, все не так уж и странно.

– Но тогда куда она шла? Пока никто не сказал, что они договорились о встрече?

– Я не знаю, – говорит Роан и разводит руками. – Я ничего не знаю о ней и о ее личной жизни.

Кейт вздыхает.

– Подумать только, – говорит она, – он выслеживал Джорджию в прошлом месяце…

– Что ж, слава богу, у нее хватило здравого смысла позвонить тебе.

– Да. Абсолютно. Не могу даже…

– Нет, – говорит Роан, мягко качая головой. – Нет. Я тоже не могу.

* * *

В тот вечер Кейт наблюдает из окна спальни за домом напротив. Ей хочется узнать, не привезет ли полиция Оуэна Пика домой. Но на улице тихо. С черного, затянутого облаками неба сыплет мелкая морось. Сквозь желтый свет уличных фонарей Кейт видны шелковистые волокна этого мелкого дождя. Полицейская лента ограждения исчезла с дороги, но все еще прилеплена к воротам строительной площадки. Завтра выходные. Интересно, проводит ли полиция судебно-медицинский осмотр места преступления по выходным? Кейт понятия не имеет. Она слышит звук у себя за спиной и оборачивается, ожидая увидеть Роана, но это не он, это Джош.

– Что ты делаешь? – спрашивает он.

– Просто смотрю, что там происходит.

Он кладет руку ей на плечо, и Кейт накрывает ее своей.

– Мне его жаль, – говорит он.

Кейт поворачивается и смотрит на сына.

– Кого?

– Его, – говорит он. – Мужика из того дома. У меня гадкое чувство. Все будут думать, что он это сделал, даже если это не он.

– Почему ты считаешь, что это не он?

– Я этого не говорил, – отвечает Джош. – Просто человек невиновен, пока его вина не доказана, и все дела. Но людям нравится, когда кого-то обвиняют. Им нравится знать, кто он, этот мерзавец. В кого кидать тухлые яйца. Камни. Мне его жаль.

Кейт поворачивается и смотрит на сына. Она берет его щеки в ладони и ощущает на них трехдневный юношеский пушок, мягкий, как летняя трава.

– Ты такой милый мальчик, – говорит Кейт. – Такой милый мальчик.

Джош улыбается и трется лицом о ее ладонь, затем притягивает мать к себе, чтобы обнять. Она чувствует все его кости и сухожилия. От него пахнет кондиционером для белья, которым она пользуется при стирке. И еще чем-то, слегка похожим на табачный дым. Кейт задается вопросом, курит ли он. И если курит, то как ей к этому относиться? Она сама курила в четырнадцать. В полях и у железнодорожных путей, за стенами и живыми изгородями. Она курила «Силк катс». Она таскала их у своей матери, а когда та узнала об этом и начала прятать свои сигареты, стала курить самокрутки. Может ли Кейт сердиться на него за то, что когда-то делала сама?

Ей кажется, что в нынешней атмосфере убийства и крови она даже не возражает против того, что ее сын, возможно, курит. Может, позже она будет возражать. Она отпускает Джоша и улыбается.

– Я уверена, что справедливость восторжествует, – успокаивающе говорит она.