– Интересно, это они все здесь такие расхлябанные? – нервно шагая по комнате, спросил я в пустоту, избегая пристального, полного участия взгляда своей еще одной несравненной женщины. Может, уже единственной из оставшихся в моей жизни. А в это верить я не хочу! Не хочу этого удушающего кома в горле. Не хочу поддаться бешеному порыву кинуться сейчас к Свете и вцепиться в нее, обнимая, целуя, прижимаясь к коже, как слабак, убеждая себя таким вот примитивным способом, что она-то еще никуда не делать из моей жизни.

– Он не расхлябанный. Он просто доверяет нам, – тихо ответила Светуля, не сводя с меня глаз.

– Он нас видит первый раз. С чего бы это?

Господи, да какое дело мне до этого смуглого пацана?! Но лучше уж говорить о нем и его несуществующей вине, всех долбаных полицейских на Кубе, да хоть о погоде, но не о…

– Макс, ты растерян и зол. Жора – хороший мальчишка, чья мама наверняка скучает по родине. – Света встала и перехватила меня в середине очередного вояжа из угла в угол кабинета, обняв со спины, прижавшись щекой между моих лопаток и положив ладонь прямо в район молотящего сердца, волшебным образом замедляя его этим простым прикосновением, снимая часть вдавливающей в землю тяжести с моих плеч. – Возможно, она просто передала ему невольно любовь ко всему русскому. Вот он нам и доверяет, перенося мамины эмоции.

– Неоправданно, – возразил я уже ворчливо, а не раздраженно, накрывая ее ладонь своей. Ну вот и все, малюсенький контакт – и мой мир опять практически целый. Все еще переживает землетрясение в сто баллов, но выстоит. – Люди попадаются всякие. В любой национальности.

– А вот и ваш чай, – с неизменной широчайшей улыбкой в комнату заскочил парнишка с двумя огромными кружками, стоявшими на подносе вместе с сахарницей и – вы только посмотрите – вазочкой с баранками, явно выпеченными в домашних условиях, щедро посыпанных коричневым тростниковым сахаром и дробленым жареным миндалем. – Мама моя баранки делает – очень вкусно с чаем. Попробуйте.

– Жора, спасибо тебе большое. И маме твоей большое спасибо. Мы бы тут без вас пропали, – Светочка искренне улыбнулась мальчишке, отстраняясь чуть от меня, а тот засиял еще ярче – лампочкой на новогодней елке.

– Хорхе, скажи, а что было в том факсе из Лондона? – встрял я в их милую беседу, демонстративно схватив мое спокойствие и адекватность за руку и переплетя наши пальцы.

– Ой, я английский знаю хуже, чем русский. Но со слов напарника и то, что увидел, это что пропал какой-то важный мистер – Алекс Гордон. И что его дочь считает, что вы организовали это похищение. Вы берите баранки, они сладкие, вкусные.

– Спасибо. – Я все-таки взял предложенное угощение и пригубил напиток, пользуясь только одной, свободной конечностью.

Жора не обманул. И чай, и домашние бараночки действительно оказались очень вкусными. И именно в этот момент, прихлебывая душистый краснодарский, меня снова накрыло осознанием: Алекс. Больше. Нет.

Ищи – не ищи, ее просто больше нет с нами.

И я уже никогда не услышу ее хрипловатый смешок, не почувствую на плече сухую крепкую ладошку, не потру радостно руки, одержав редкую победу в словесной перепалке, не докажу ей свою правоту в отношении наших биржевых тактик и стратегий.

Алекс нет.

Я снова осиротел. Как двадцать с копейками лет назад, когда папа, пряча глаза, говорил, что мама в больнице, что к ней нельзя, что она устала, что ей надо больше отдыхать. А потом, в один прекрасный день, няня помогла мне надеть черный костюм, дала какое-то резко пахнущее лекарство и отвела за руку вниз, к ожидавшему отцу, одетому тоже во все черное.