Джайлс Блант. Нежная буря
Джон Кардинал и Лиза Делорм - 2
Джанне
1
Вначале пришло тепло. Через три недели после Нового года столбик термометра в Алгонкин‑Бей проделал немыслимое: поднялся выше нулевой отметки. В считанные часы улицы заблестели и почернели. Солнца совсем не было видно. Над шпилем собора навис серый облачный тент, и казалось, что так будет всегда. Тягостные сумерки длились с утра и почти до вечера. Повсюду глухо бормотали о глобальном потеплении. А потом пришел туман. Сначала он вился по лесам, окружавшим Алгонкин‑Бей, как тонкие усики неведомого растения. В субботу, к середине дня, он превратился в густые облака, клубившиеся вдоль дорог. От безбрежных просторов озера Ниписсинг остались лишь едва заметные контуры, которые вскоре окончательно пропали из виду. Постепенно туман просочился в город, прижался к зданиям магазинов и церквям. Один за другим дома из красного кирпича исчезали за неряшливой серой завесой. А в понедельник утром Айвен Бергерон не мог разглядеть даже собственные руки. Накануне он лег поздно: смотрел хоккей, запивая его неразумным количеством пива. Теперь он двигался от своего дома к гаражу, полностью скрытому туманом, хотя до него было всего метров двадцать. Влажная пакость липла к лицу и рукам, как паутина; он чувствовал, как она проползает между пальцами. И со звуками туман тоже шутил шутки. Мимо в полном молчании скользнуло желтое соцветие фар, а уже потом, после какой‑то неестественной паузы, стало слышно, как по влажному асфальту шуршат шины. Где‑то лаял его пес. Обычно Шеп был молчалив – спокойное, самодостаточное животное. Но тут вдруг почему‑то – из‑за тумана? – он изменил своим привычкам, и теперь из зарослей доносился безостановочный лай. Резкое гавканье буравом впивалось в похмельный мозг Бергерона. – Шеп! Ко мне, Шеп! – Он подождал во мгле, но пес все не шел. Бергерон отпер дверь гаража и занялся побитым «ски‑ду», который обещал привести в порядок еще к прошлому четвергу. Владелец должен был явиться за снегоходом сегодня днем, а его детали все еще были разбросаны по мастерской. Он включил приемник, и гараж заполнился голосами с Си‑би‑си. Когда было достаточно тепло, он обычно работал с открытой дверью, но туман лежал на подъездной аллее, словно чудище из кошмара, и Бергерон решил, что это слишком уж угнетает. Он уже хотел захлопнуть дверь, когда лай пса стал громче: похоже, теперь он доносился со двора. – Шеп! – Бергерон двинулся сквозь туман, вытянув вперед одну руку, как слепой. – Шеп! Черт, неужели опять? Лай сменился рычанием и визгом. По мощному телу Бергерона пробежала дрожь, ему стало как‑то неуютно. В последний раз, когда Шеп вел себя так же, пес, как выяснилось, играл со змеей. – Шеп! Спокойно, дружок. Я иду. Бергерон шел теперь маленькими шажками, осторожно, словно пробирался по уступу скалы. Он напряженно вглядывался в туман. – Шеп! Пес оказался совсем рядом, всего метрах в двух. Припав к земле, он рвал что‑то когтями. Бергерон подошел ближе и схватил собаку за ошейник. – Хватит, парень. Пес, заскулив, лизнул ему руку. Бергерон нагнулся пониже, чтобы посмотреть, что же такое там валяется. – Господи. Да, там она и лежала, белая, как рыбье брюхо, с завивающимися с одной стороны волосами. На запястье еще просматривался зигзаг – след от часов с растягивающимся браслетом. Кисть отсутствовала, но и без того было ясно, что во дворе у Айвена Бергерона – человеческая рука.
Если бы Рэй Шокетт не решил уйти на покой, Джон Кардинал не сидел бы сейчас со своим отцом в приемной, вместо того чтобы принимать звонки в управлении или – что еще вероятнее – бегать по улицам, создавая невыносимую жизнь для кого‑нибудь из мелких алгонкинских преступников. |
