Игры, представления, кофе, книги, лекции, музыка и все прочее.
Эта новость была встречена кивками и улыбками. Они и не ждали никакого отдыха.
Лейтенант Эйроп и капитан Фиш переглянулись.
– Хижина досуга для негров, – сказал Эйроп. – В лагере Лузитания. Репетиция пройдет там, в семь часов.
Досуг, разделенный по цвету кожи.
– Теперь выметайтесь отсюда, – сказал капитан Фиш. – И поешьте наконец.
Обри решил рискнуть и задать вопрос.
– Сэр, капитан, сэр!
– Да, рядовой?
– Когда мы будем сражаться с немцами, сэр?
Капитан Фиш бросил быстрый взгляд на лейтенанта Эйропа.
– Не скоро. Мы довольно далеко от фронта. Это Сен-Назер, американский военный лагерь на берегу Франции.
– А когда мы познакомимся с французскими девушками? О-ла-ла! – сказал Джоуи, и все засмеялись.
– Отставить, – приказал Фиш.
Среди солдат пробежал ропот. Они уже были недовольны правилами армии Соединенных Штатов, которые не позволяли им даже близко подходить к белым женщинам за границей.
– Слушайте, – сказал Фиш. – Я не об этом говорю. Они не имеют права указывать вам, с кем проводить время и какого цвета должна быть их кожа. Но у вас нет времени на девушек. И мы не можем допустить, чтобы вы подхватили какое-то заболевание. Никаких инфекций в этой роте! А теперь – за дело. Мы должны выкопать плотину и проложить несколько миль железной дороги.
Услышав это, солдаты замерли.
Хесус Эрнандес, кларнетист, не мог скрыть своего разочарования.
– Каторжная работа? – Он был не единственным, кого поразила эта новость. – Я хотел сказать, сэр, капитан, сэр?
– Мы приехали сюда, чтобы сражаться с немцами, капитан Фиш, – вмешался Герб Симпсон, вокалист. – Как сказал лейтенант Эйроп, делать мир безопаснее для демократии.
Мать Обри всегда говорила, что он не умеет держать рот на замке.
– Вы сказали, сэр, – начал Обри, – что этот отряд будет не похож на остальные черные отряды. Транспортировка, погрузка, строительство дорог, готовка и все такое.
Джоуи издал хриплый, горловой звук. Задать вопрос – это одно, а вот поставить под вопрос авторитет командира – совсем другое. Это могло означать дисциплинарное наказание или военно-полевой суд.
Но Обри пошел еще дальше.
– Мы могли бы копать и возить провиант дома, в Нью-Йорке. Вы говорили, что этот полк будет сражаться за Америку, и страна будет гордиться своими черными солдатами. Что это поможет жителям Соединенных Штатов изменить свое отношение к нам.
Он сделал это. Обри поднял подбородок и распрямил плечи. «Достоинство и гордость».
– Вы правы, рядовой. Это мои слова, – голос капитана Фиша был спокойным, но твердым. – Этот полк ждут великие свершения, которыми будет гордиться Америка и ваша раса. Вы все продемонстрировали исключительную дисциплину в лагере Уодсворт и лагере Дикс, несмотря на постыдные предрассудки окружающих. Я уверен, что ваша смелость и дисциплинированность сослужат вам добрую службу, когда вы окажетесь на фронте, – он устало провел рукой по лбу. – Теперь идите завтракать, пока они не скормили ваш паек свиньям.
Обри выдохнул. Его не накажут. Аллилуйя.
– Мы попадем на фронт, вот увидите, – сказал Герберт Симпсон.
Капитан ответил тихим голосом, скорее себе, чем всем остальным:
– Так и будет.
Он вышел из барака, и солдаты последовали за ним.
Кто-то потянул Обри за локоть. Лейтенант Эйроп вытащил его из строя, завел за угол здания и пригвоздил к месту своим проницательным взглядом. |