– В смысле, ты делал это раньше? С сонатой «Pathétique»?

Обри поморщился.

– Это что, французский перевод слова «жалкий»?

Хейзел засмеялась.

– Не «жалкий». Трогательный. Грустный. То, что чувствуешь, когда скучаешь по любимым и близким людям.

– Понятно, – сказал он. – Нет, я никогда не играл «жалкую» сонату мистера Бетховена. Я просто исправил его ошибки.

Хейзел раскрыла рот от удивления.

– Его… что?

– Кому нужна грустная мелодия? У кого есть на это время? Вот что по-настоящему «жалко».

Девушка села рядом и начала внимательно следить за его игрой. Поняв, что у него появился благодарный зритель, Обри окончательно разошелся. Хейзел сама была пианисткой, но даже она не смогла бы воспроизвести гибкость его пальцев и быстроту рук.

– Ты не Обри Эдвардс, – объявила она. – Ты – Скотт Джоплин. Король американского регтайма!

– Пффф, – фыркнул он. – Не обманывай себя. Я – Обри Эдвардс. Это Скотт Джоплин мечтает быть мной. Ну или мечтал бы, он ведь уже умер. И от этого он даже сильнее мечтает быть мной. Да вообще кем угодно из ныне живущих.

– Тогда, должно быть, ты – его реинкарнация, – сказала Хейзел. – Покажи еще раз, как ты это сделал.

– Ничего сложного, – ответил он. – Играешь свою мелодию, добавляешь аккорды, а остальное – ерунда, – его пальцы носились по клавишам. – Если бы я был реинкарнацией Джоплина, то мне пришлось бы очень быстро вырасти. Он умер прошлой весной, – юноша пожал плечами. – Но мама всегда говорила, что я с детства вел себя, как взрослый. Так что все может быть.

Хейзел засмеялась.

– Вы весьма своеобразный человек, мистер Эдвардс.

– Прошу, – сказал Обри. – Если хочешь со мной дружить, называй меня «Ваше величество». Я настаиваю.

Хейзел зашлась хохотом.

– Ты сказала, что я – король регтайма, – он поиграл бровями. – Но вообще-то, я – император джаза.

– Да ты шутник, – сказала Хейзел. – Я никогда не встречала никого подобного, Ваше величество.

Обри начал играть новую мелодию, не знакомую Хейзел.

– Нравится? – спросил он.

Она кивнула.

– Это «Мемфис-блюз».

– Ты его написал?

Обри засмеялся.

– Хотел бы я написать что-то подобное. Это работа джентльмена по имени Уильям Кристофер Хэнди. Он тоже из Гарлема.

– Гарлема?

– Это часть Верхнего Манхэттена, где я живу. Почти все черные ребята живут там.

Хейзел завороженно смотрела, как он играет. Его плавная, но подвижная манера поражала ее. Он перепрыгивал через фразы и рефрены. Как будто он понял, как построена музыка, и мог перестроить ее снова, но уже по своему усмотрению. Он не играл ее, а играл с ней.

– Мисс Виндикотт…

– Прошу, зови меня Хейзел.

– Ваша светлость, Хейзел де ла Виндикотт, – Обри искоса посмотрел на нее. – Когда ты говоришь, что не встречала никого подобного, ты имеешь в виду, что никогда не видела черного парня?

Хейзел облокотилась на пианино и серьезно посмотрела на него.

– О, нет, – воскликнула девушка. – Я имела в виду, что у тебя необыкновенное чувство юмора. И столько уверенности, – она надула губы и задумалась. – Мне кажется – это все, что я хотела сказать.