Дернул к себе, но удерживая между нами дистанцию таких размеров, будто боялся ко мне прикоснуться.

– Я ничего не помню и помнить не хочу. Ни с тобой, ни с кем либо другим. Ты выдумала себе неизвестно что. Я просто тебя трахал, – от этих слов его тоже передернуло, и у меня сдавило виски, дышать стало нечем от этого выражения лица – брезгливости и отвращения, – пару раз под настроение. И все. Ничего больше. Ты мне неинтересна. Ты никто. Ты пустое место. С тобой и поговорить не о чем. Ты что о себе возомнила? – он говорит, а его голос растворяется, как в тумане, глохнет где то под потолком, и у меня его лицо то расплывается, то снова появляется. – Думала, я разведусь, и мы заживем долго и счастливо? Девочка, очнись. Если ты продолжишь и дальше лезть ко мне и вешаться на меня, я избавлюсь от тебя, – все расплывается еще сильнее, – я тебя просто уничтожу. Живи и наслаждайся тем, что тебе дают. Между нами никогда больше ничего не будет. Ты мне не нужна. Ясно? Все. Хватит.

Ноги подкосились, и я вцепилась в его плечи.

– И твои попытки меня соблазнить жалкие, малышка. Ты – это отработанный материал. Не вынуждай вышвырнуть тебя. Ты мне не нужна, поняла?… Не нужна… не нужна.

Картинка поплыла, рассыпалась перед глазами, стала затягиваться черным туманом, и я начала падать в пропасть. Эхом слыша его последние слова.

* * *

А когда пришла в себя, то лежала на кушетке, возле меня Барский и какой то пожилой мужчина с саквояжиком. Кажется, мы в кабинете Захара.

Мужчина повернулся к Барскому.

– Тут, конечно, нужны проверки и анализы, но не думаю, что с молодой барышней что то страшное. У нее понизилось давление, есть, наверное, небольшая анемия, судя по бледности кожи. Но в ее состоянии это и неудивительно.

– В каком состоянии? – рявкнул Барский.

– Девочка ждет ребенка. Ну это процентов девяносто, а остальное может оказаться чем угодно. Лично я советую для начала сделать обыкновенную проверку на беременность, и я более уверен, что мое предположение подтвердится. Внешние признаки слишком явные.

Глава 2

Это проклятое письмо превратило меня в живого мертвеца, в подобие человека, который не может жить как раньше и никогда не станет прежним. В свое время я считал, что не существует чего то, что способно выбить у меня почву из под ног. Я слишком долго эту почву вспахивал, поливал и удобрял, чтобы позволить хотя бы чему то испортить мои планы или изменить мою жизнь. Я из тех, кто никогда не ждет манны небесной, я делаю ее сам, своими руками, и, если не получается, я буду переделывать до тех пор, пока не получится. И, возможно, пока я буду крошить собственные амбиции, власть, цели в миксере, чтобы распылить над своей же головой, туда попадут чьи то кости, чьи то желания, чьи то мечты и станут тленом в угоду моим. Меня это никогда не волновало. Мир создан сильнейшими для сильнейших. Пищевая цепочка и закон джунглей. Если я могу поглотить более слабого, чтобы насытиться, я это непременно сделаю, пока другие думают о толерантности, демократии и свободе слова, я растираю в порошок собственную манну, возможно, состоящую из плоти моих конкурентов. Впрочем, я никогда и никого не считал своим конкурентом, я смотрел только на себя. И если кто то пытался мне мешать, просто сметал с дороги, как ненужный мусор. Пока вы мне не мешаете – вы живы.

Но с появлением Есении все это начало меняться. Катиться в какую то дьявольскую пропасть. Я ведь был всегда с понятиями о том, как правильно, я давал своей жене и своим детям то, что считал необходимым. Я заботился о них. Я жил по неписанным правилам и кодексу чести Барского. У меня не было такого понятия, как беспорядочная щедрость или бездумное расточительство, я никого не баловал, но и не напрягал. У каждого свой бюджет.