|
.. Райо Рита... ни... чего... нет нежнее... Рита... О Рита. Мне пришлось вообразить сквозь рев мотора все саксофоны и ударные. Будь я на месте Стью, я бы не улыбался. Я бы думал о земле, ожидающей меня внизу. На высоте 2500 футов мы развернулись против ветра и полетели прямо над аэропортом. Райо Рита... тра... ля... ля... о Рита... Моя-девочка-и-я-о-Рита... Стью возвратился из одному ему ведомых краев и начал всматриваться вниз через борт кабины. Затем, не отводя взгляда, он выпрямился на сиденье и аккуратно выпустил за борт яркий бумажный шарик. Он чуть коснулся хвоста, развернулся в длинную красно-желтую полосу и зазмеился вниз. Я сделал круг, набирая высоту, а Стью пристально следил за бумажной полоской. Когда она упала на землю, он кивнул и коротко мне улыбнулся. Мы снова взяли курс на аэропорт на высоте 4500 футов. Меня передернуло при одной мысли о необходимости выпрыгнуть из самолета. До земли было очень далеко. Стью открыл дверцу своей кабины, пока я снижал скорость биплана, чтобы немного ослабить для него удар ветра. Странное это было чувство — наблюдать, как пассажир выбирается с переднего сиденья на крыло и готовится прыгнуть, в то время как мы находимся в миле над землей. А он как раз и собирался это проделать, и я немного за него побаивался. Существует громадная разница между бойкой болтовней о прыжках с парашютом, стоя на земле, и самими прыжками, когда стоишь на крыле, борясь с ветром и глядя сквозь пустой-пустой воздух на крошечные деревья, дома и тончайшую вязь дорог на поверхности земли. Но Стью сейчас было не до этого. Он стоял на резиновом покрытии крыла2 лицом к хвосту самолета, дожидаясь, когда цель окажется в поле его зрения. Одной рукой он держался за подкос, другой — за край кабины. Он явно наслаждался этим моментом. Затем он увидел то, что хотел: центр травяной взлетной полосы и едва различимый с высоты ветровой конус. Он наклонился ко мне и сказал: «ИДУ ВНИЗ». А потом попросту исчез. На крыле, где он стоял, было пусто. Только что был здесь, разговаривал, и вот его нет. На секунду я даже усомнился, был ли он вообще в самолете. Я посмотрел через борт вниз и увидел его крохотную фигурку, стремительно летящую к земле с раскинутыми в стороны руками. Но это было больше, чем падение. Намного быстрее, чем падение. Он несся к земле, словно выстреленный из пушки. Я довольно долго прождал, пока из крохотного крестика он не превратится в круглое пятнышко. Но парашют не раскрылся. Не очень-то приятно было дожидаться этого парашюта. После томительно долгой паузы я понял, что он вообще не раскроется. Самый первый прыжок в нашем маленьком цирке — и отказ парашюта. Я почувствовал внезапный холод. Его тело могло быть вон тем пятнышком в форме листа у рощицы, окаймлявшей аэропорт, либо другим — возле ангаров. Проклятие. Мы потеряли нашего парашютиста. Я не чувствовал жалости к Стью. Когда он занялся прыжками с парашютом, он знал, каковы ставки. Но всего секунду назад он стоял совсем рядом на крыле, а сейчас там была пустота. Должно быть, его основной парашют отказал, а запасной он не успел раскрыть вовремя. Я потянул на себя ручку газа и начал по спирали спускаться вниз, присматриваясь к тому месту, где он исчез. К своему удивлению, я не был потрясен, не испытывал укоров совести. Была лишь досада, что это случилось именно так, в самом начале лета. Вот вам и зубной врач. В этот момент далеко подо мной парашют раскрылся. Он возник так же мгновенно, как Стью исчез с моего крыла, и внезапным бело-оранжевым грибом медленно поплыл в воздухе, понемногу дрейфуя с ветром. Он жив! Что-то там произошло. В последний момент ему удалось выпустить на ветер запасной парашют, за одну секунду он выкарабкался из объятий смерти, потянул кольцо и остался жить. |
