— Утром пришло письмо. Его простуда не прошла, он проведет в постели несколько дней. Я беспокоюсь.

— Не волнуйся, детка. Он поправится.

— Но если Бред в постели, значит, он серьезно болен.

Ты его знаешь.

— Возможно, он просто отлынивает от занятий.

— Но...

— Пустяки, детка. Не тревожься. Завтра увидимся.

— О'кей, Бред. Приезжай поскорее. Я соскучилась.

— Я тоже, детка. Пока.

Положив трубку, я добавил виски и лед в мой бокал, потом закинул ноги на диван. Меня охватило странное чувство. Что-то со мной было не так, но я не стал копаться в себе. Меня могла бы мучить старуха Совесть, но, похоже, я ее сейчас вовсе не интересовал. Возможно, секретарша Мэтта Брэйди ошиблась, и я ничем не отличаюсь от других мужчин. А может, я был прирожденным лгуном, правда, способным одновременно иметь дело лишь с одной дамой Или пришел к этому слишком поздно. Не знаю.

Элейн. Ее имя всплыло в моем сознании, и я улыбнулся. Ни одна женщина не была в такой степени создана для любви, как она. Все в ней вызывало восхищение, приводило в восторг — глаза, фигура, походка. Я сделал еще один глоток, закрыл глаза и увидел Элейн. Я словно выключил свет, чтобы заснуть. И это случилось.

Во сне она предстала передо мной маленькой девочкой, которая жила в Саттон-Плейс. Я вспомнил, как ходил из нашей квартиры на Третьей авеню, под железнодорожным мостом, смотреть на нее. Она была потрясающе хорошенькой, с длинными золотистыми волосами, и постоянно находилась под присмотром гувернантки в тщательно отутюженном платье.

Девочка ни разу не посмотрела на меня до тех пор, пока ее красно-синий мяч не откатился ко мне. Я поднял его и застенчиво отнес моей пассии.

Она молча взяла мяч, словно принести его ей было моей обязанностью, потом отвернулась. Но воспитательница велела девочке поблагодарить меня. Я услышал голос, напоминавший перезвон колокольчиков.

— Merci, — сказала девочка.

Я уставился на нее, затем помчался домой, взлетел по лестнице и спросил мать, что означает это слово.

— Кажется, по-французски это значит «спасибо», — ответила мать.

Элейн улыбалась, глядя на меня.

— Опять напился, — сказала она.

Усмехнувшись, я привлек ее к себе и поцеловал в губы. Нам было так хорошо вдвоем. Спустя мгновение она освободилась.

— Эй! — воскликнула Элейн. — За что ты пил?

— За любовь, — ответил я.

Она улыбнулась и поцеловала меня. Окружающий мир исчез; я вернулся на землю, согретый излучением, исходившим от Элейн.

— Merci, — сказал я.

— По-прежнему считаю, что это глупо, — повернувшись к Элейн, сказал я.

Она оторвала взгляд от иллюминатора.

— Не глупее, чем твой сегодняшний отказ пойти вечером к дяде Мэтту, — произнесла Элейн. — Ты мог с ним как-то договориться.

Испытывая раздражение, я рассказал ей обо всем, кроме установленной за мной слежки. Не стоило волновать Элейн.

— Не хочу работать на него. Мне нравится иметь собственную фирму.

Самолет покатился к месту стоянки, и я отстегнул ремень. Потом помог Элейн сделать то же самое.

— Я уверена, что выход существовал, — упрямо заявила она. — Я могла пойти с тобой и помочь. Но ты из самолюбия не захотел воспользоваться нашим знакомством.

Я рассердился еще сильнее, не имея возможности объяснить Элейн истинную причину, по которой я не осмелился пойти с ней на обед к Мэтту. После того рапорта ему достаточно было бросить один взгляд на племянницу, чтобы все понять.