Лестница привела ее к деревянному настилу, сделав по которому три шага, она оказалась у входа в домик. Дверные петли были предусмотрительно смазаны, поэтому дверь отворилась без малейшего скрипа, и женщина заглянула внутрь.

Открывшаяся ее взгляду комнатка была небольшой, но с достаточно высоким потолком для того, чтобы в ней можно было стоять, выпрямившись в полный рост. Обстановка была спартанской: два матраца, сундук из пальмовых досок, на нем – фонарь «молния» и тумбочка в углу. Было заметно, что кто то с трогательной заботой пытался хоть как то украсить этот убогий интерьер. На тумбочке стояла высокая черная блестящая ваза, вторая такая же возвышалась в углу. К тростниковым стенам было приделано несколько тонких цилиндров, предназначенных для того, чтобы ставить в них цветы. Темно синие покрывала на матрацах были словно только что из прачечной, и во всей крошечной комнатке витал дух почти домашнего уюта. Странно: учитывая скудную обстановку, она должна была выглядеть убого, но такое чувство почему то не возникало. Это примитивное убежище вдруг показалось Серене маленьким кусочком рая. Здесь витал какой то удивительный дух, полный любви и тепла.

– Мне здесь нравится. – Луч света от фонарика упал на плетеные веревочные занавески, закрывавшие окно рядом со входом. – Пусть занавески остаются задернутыми, а мы зажжем лампу.

– Нет! – почти выкрикнул Гидеон. – Лампа нам не нужна. Здесь и так дышать нечем.

Он вошел в домик и нараспашку открыл ставни.

– Выключи фонарь. Сквозь листву пробивается достаточно лунного света, чтобы мы могли здесь ориентироваться.

Гидеон задержался у окна и сделал несколько глубоких вдохов, словно страдал от кислородного голодания, а затем уселся на матрац, лежавший у окна, подтянул колени к подбородку и обхватил их руками.

– Иди сюда и сядь рядом со мной.

Гидеон был прав. Луна светила так ярко, что можно было различить все вокруг вплоть до деталей. Кожа на скулах Гидеона туго натянулась, губы были сжаты в узкую полоску.

– Хочешь, я оставлю дверь открытой? – мягко спросила Серена.

Гидеон помолчал, словно внутри его шла борьба, а затем выдавил:

– Да, если не возражаешь. – После этого он горько усмехнулся. – Черт! Извини меня. Я знаю, что выгляжу глупо.

– Ничего подобного.

Серена преодолела разделявшее их расстояние и опустилась на матрац рядом с ним. Он тут же обнял ее рукой за плечо, и она поудобнее устроилась возле него.

– Вот так гораздо лучше, правда?

– Да. – Его грудь бурно вздымалась и опускалась в такт дыханию.

– Может, тебе станет легче, если мы поговорим об этом? – осторожно спросила она. – Я имею в виду Нам Пень.

– Может, и станет. Не знаю. – Гидеон с трудом выговаривал слова, будто язык плохо повиновался ему. – Когда нибудь я расскажу тебе об этом во всех подробностях. Это часть меня, и было бы нечестно утаивать ее от тебя.

– Если тебе это причиняет боль, то лучше не надо.

– Причиняет, не причиняет – это не имеет значения. Ты имеешь право знать. – Гидеон закрыл глаза, дыхание с усилием вырывалось из его груди. – Нам Пень… Это был концлагерь. Я попал в плен, и вьетконговцы держали меня там в течение пяти месяцев. Это был сущий ад. Причем там мучили не только нас, военнопленных, но и простых вьетнамцев. Там была женщина вьетнамка… Совсем юная, лет четырнадцати, не больше. Уж не знаю, что такого она могла натворить, но всех нас вывели на середину лагеря и заставили наблюдать, как ее наказывают. Несмотря на юный возраст, у нее уже был ребенок – еще совсем младенец. Сначала они убили у нее на глазах ее сына, а затем стали насиловать несчастную.