Уж лучше навестить узниц Миллбанка, нежели маяться с Присцилллой. Уж лучше поговорить с Эллен Пауэр, чем слушать материно пиленье. Уж лучше повидать Селину, нежели ехать в Гарден-Корт к Хелен, которая тоже без конца говорит о свадьбе; до бедной узницы никому нет дела, словно она превратилась в изящную и холодную обитательницу Луны.

Так мне казалось до сегодняшнего дня; однако нынче я застала тюрьму в сумбуре, все заключенные и Селина были весьма расстроены.

— Неудачное время выбрали, мисс, — сказала надзирательница, дежурившая у входа. — Одна зэчка сорвалась и всполошила весь корпус.

Естественно, я подумала, что речь идет о побеге, но дежурная рассмеялась. Срывом здесь называют приступ буйства, который иногда охватывает узниц, заставляя их в ярости крушить свои камеры. Об этом мне поведала мисс Хэксби. Я встретила ее, когда они с мисс Ридли устало взбирались по башенной лестнице.

— Странная штука, этот срыв, он весьма характерен для женских тюрем, — сказала мисс Хэксби. Говорят, это действие инстинкта, она же знает одно: в какой-то момент отсидки припадок случается едва ли не с каждой ее подопечной. — Если женщина молода, сильна и решительна, она становится просто бешеной. Вопит и крушит все так, что не подойти, приходится звать мужчин. Грохот стоит по всей тюрьме, изо всех сил утихомириваешь зону. Если сорвалась одна, так и жди — кто-нибудь последует вдогонку. Просыпается дремавший зуд, и тогда бунтовщице нет удержу.

Мисс Хэксби потерла лицо. На этот раз сорвалась воровка Феба Джекобс из отряда «D». Они с мисс Ридли собирались оценить ущерб.

— Пойдете с нами глянуть на разгром? — спросила мисс Хэксби,

Наглухо закрытые камеры отряда «D», угрюмых обитательниц которых окружала зловонная духота с плавающими ворсинками, запомнились мне как самое жуткое место; сейчас здесь было еще мрачнее и необычно тихо. В конце коридора нас встретила миссис Притти, которая скатывала рукава и промокала взмокшую верхнюю губу, словно только что сошла с борцовского ковра. Увидев меня, надзирательница одобрительно кивнула.

— Пришли взглянуть на кавардак, мэм? Да уж, такое — хе-хе — не часто увидишь! — Она сделала приглашающий жест, и мы проследовали к камере с распахнутой решеткой. — Берегите юбки, дамы, — предупредила надзирательница, когда мы с мисс Хэксби приблизились к порогу. — Чертовка опрокинула парашу...

Вечером я попыталась описать состояние камеры Хелен и Стивену; они качали головами, но я видела, что мой рассказ их не сильно впечатлил.

— Если камеры и без того убоги, что такого особенного можно в них натворить? — только и спросила Хелен.

Они не могли вообразить того, что сегодня видела я. Зрелище напоминало каморку в аду, нет, скорее закуток в мозгу эпилептика после припадка.

— Поразительная ловкость, — тихо сказала мисс Хэксби, когда мы вошли в камеру и огляделись. — Посмотрите: железный ставень на окне содран, чтобы разбить стекло. Сорвана газовая труба — видите, пришлось заткнуть ветошью, чтобы не отравились другие заключенные. Одеяло не просто разорвано, а изодрано в клочья. Причем зубами. Случалось, мы находили выломанные в ярости зубы...

Она казалась риэлтором, но только с перечнем ущерба, и будто ставила галочки, помечая каждую зловещую деталь. Дубовая кровать разбита в щепки; на массивной деревянной двери вмятины и сколы от ударов ногами; тюремные правила сорваны со стены и растоптаны; и самый ужас (от чего побледнела Хелен): Библия сунута в грязное месиво на дне перевернутого отхожего ведра. Дотошный подсчет ущерба, проводимый занудливым шепотом, длился нескончаемо; когда я обычным тоном задала какой-то вопрос, мисс Хэксби прижала палец к губам:

— Тс-с! Громко говорить нельзя.