В недавнем сне я стоял на пляже, змеи жуткого света извивались по песку. Море бурлило, какой‑то сверкающий левиафан поднимался из глубин, небо затянуло облаками, красными и оранжевыми, как языки пламени.

На западе леди Колокольчика, подвешенная в воздухе, плыла ко мне над морем, скрестив руки на груди, с закрытыми глазами. Она открыла глаза, когда приблизилась, и в них я увидел отражение того, что находилось за моей спиной.

Я дважды отпрянул от увиденного в ее глазах и дважды проснулся, не помня, что же мне в них открылось.

Теперь я оторвался от ограждения, подошел, сел на скамью, рассчитанную на четверых, так что мы оказались на разных краях.

Бу свернулся калачиком и положил морду мне на кроссовки. Я ощутил ногами тяжесть его головы.

Когда я прикасаюсь к призраку, будь то собака или человек, на ощупь он твердый и теплый. От него не веет могильным холодом, не исходит запах смерти.

Леди Колокольчика, в белых теннисных туфлях, темно‑серых брюках и мешковатом розовом свитере с такими длинными рукавами, что в них без труда прятались кисти, по‑прежнему смотрела на море и молчала.

В силу миниатюрности женщины ее состояние сразу бросалось в глаза. Широкий свитер не мог скрыть, что она примерно на седьмом месяце беременности.

И я никогда не видел ее с мужчиной.

На шее висел медальон, из‑за которого я и дал ей такое прозвище: колокольчик, размером с наперсток, на серебряной цепочке. В столь пасмурный день только это простенькое украшение и блестело.

Я полагал, ей лет восемнадцать, то есть на три года меньше, чем мне. И, наверное, в силу хрупкого телосложения она скорее выглядела как девушка, а не женщина.

Тем не менее желания называть ее девушкой Колокольчика у меня не возникало. Самообладание и спокойная уверенность в себе требовали «леди».

– Вы когда‑нибудь видели такое затишье?

– Надвигается шторм, – мелодично ответила она. – Перед ним – зона высокого давления. Для нее характерен полный штиль, и она сглаживает волны.

– Вы – метеоролог?

Она улыбнулась, мило и естественно.

– Я – девушка, которая слишком много думает.

– Меня зовут Одд Томас.

– Да.

Я уже приготовился объяснить, как и почему получил такое имя, без этого не обходилось ни одно знакомство, но, к моему удивлению и разочарованию, не услышал от нее привычных вопросов.

– Вы знали мое имя? – спросил я.

– Как и ты – мое.

– Но я не знаю.

– Я – Аннамария. В одно слово. Ты бы вспомнил. И давай на «ты».

– Мы говорили раньше, – я пребывал в полном замешательстве, – но, я уверен, не представлялись друг другу.

Она лишь улыбнулась и покачала головой.

Белая блестка пролетела по давящему небу: чайка летела на сушу, чувствуя приближение вечера.

Аннамария оттянула рукава свитера, открыв грациозные кисти. В правой держала полупрозрачный зеленый камень размером с большую виноградину.

– Это драгоценный камень? – спросил я.

– Морское стекло. Осколок бутылки, который мотало по миру туда‑сюда, пока вода не обточила все острое. Я нашла его на берегу, – она покрутила его в тонких пальцах. – Как думаешь, что он означает?

– Он должен что‑то означать?

– Прибой так выглаживал песок, что он напоминал кожу младенца, и стекло открылось, как зеленый глаз.

Крики птиц разорвали тишину, и я поднял голову, чтобы посмотреть, что разволновало летящих к берегу чаек.

Их крики сообщили, что мы уже не одни. На пирсе за нашей спиной слышались приближающиеся шаги.

Трое мужчин лет под тридцать подошли к северному краю наблюдательной площадки. Посмотрели на берег, в сторону далекого порта и стоящих у пристани яхт.