Трое мужчин лет под тридцать подошли к северному краю наблюдательной площадки. Посмотрели на берег, в сторону далекого порта и стоящих у пристани яхт.

Двое, в штанах цвета хаки и стеганых куртках, показались мне братьями. Рыжие волосы, веснушки. Оттопыренные уши, прямо‑таки ручки пивных кружек.

Рыжеголовые посмотрели на нас. Лица такие каменные, взгляды такие холодные, что я мог бы принять их за злых призраков, если б не слышал шаги.

Один из них одарил Аннамарию короткой улыбкой, на мгновение открыв темные, неровные зубы наркомана, крепко подсевшего на метамфетамин.[4] От веснушчатой парочки мне уже стало не по себе, но больше всего меня встревожил третий мужчина. Ростом в шесть футов и четыре дюйма, он как минимум на полфута возвышался над своими спутниками, а такую мышечную массу мог нарастить только инъекциями стероидов.

Несмотря на предвечернюю прохладу, гигант пришел на пирс в кедах на босу ногу, белых шортах и желто‑синей гавайской рубашке.

Братья что‑то ему сказали, и гигант посмотрел на нас. Среди первых кроманьонцев он, наверное, считался бы красавчиком, а глаза его казались такими же желтыми, как маленький островок бородки под нижней губой.

Мы не заслуживали столь пристального взгляда. Ни Аннамария, обыкновенная беременная женщина, ни я, повар блюд быстрого приготовления, сумевший дожить до двадцати одного года и не потерять ни ноги, ни глаза, ни волос.

Злоба и паранойя мирно уживались в этом извращенном разуме. Плохиши никому не доверяют, потому что по себе знают, на какое предательство способны люди.

Наконец гигант вновь повернулся к северному берегу и порту, как и его спутники, но я полагал, что про нас они не забыли.

До прихода ночи оставались какие‑то полчаса, из‑за низкой облачности уже сгущались сумерки. Автоматически зажглись фонари, установленные вдоль пирса, но вдруг появившийся туман мешал им разгонять темноту.

Поведение Бу подтвердило мои худшие предположения. Он поднялся, шерсть встала дыбом, уши прижались к голове, глаза не отрывались от гиганта.

Я повернулся к Аннамарии:

– Нам лучше уйти.

– Ты их знаешь?

– Мне уже доводилось встречаться с такими.

Поднимаясь со скамьи, она сжала в кулаке зеленый кругляш. Обе кисти вновь исчезли в рукавах.

Я чувствовал в ней силу, все так, но ее окружал ореол невинности, беззащитности. А для этой троицы ранимость являла собой уловленный голодным волком запах кролика, спрятавшегося в высокой траве.

Плохиши калечат и уничтожают друг друга, но в качестве жертвы отдают предпочтение тем, кто невинен и чист, насколько это возможно в нашем мире.

Когда мы с Аннамарией вышли на пирс, я огорчился, что он пуст. Обычно в это время на нем уже сидели несколько рыбаков.

Оглянувшись, я увидел, что Бу направился к троим мужчинам, которые, естественно, его не замечали. Гигант с бородкой вновь смотрел на нас поверх голов братьев.

Расстояние до берега сокращалось очень медленно. За толщей облаков солнце скатывалось за горизонт, поднимающийся туман приглушал свет фонарей.

Оглянувшись вновь, я увидел, что веснушчатая парочка спешит за нами.

– Иди, – шепнул я Аннамарии. – Подальше от пирса. К людям.

На ее лице по‑прежнему читалось спокойствие.

– Я останусь с тобой.

– Нет. Я с ними разберусь.

Легонько подтолкнул ее вперед, убедился, что она идет, не останавливается, и повернулся к рыжеголовым. Вместо того чтобы стоять на месте или пятиться, направился к ним, широко улыбаясь. Это их так удивило, что они встали столбом.

Братец с плохими зубами смотрел мимо меня на Аннамарию, а второй сунул руку в карман.

– Вы слышали о надвигающемся цунами?

Номер два не вынимал руки из кармана, зато номер один, не уделяющий должного внимания советам стоматолога, посмотрел на меня.