Вайолет подождала, пока монорельс тронется в путь, и в последнюю секунду успела вскочить в задний вагон.

Оказавшись в вагоне, она направила острие гарпуна в сторону находившейся там же расфуфыренной девчонки и заставила ее обменяться с ней одеждой. В бальных туфельках, черных ажурных чулках, клетчатой юбке и шелковой блузке, Вайолет вышвырнула разлютовавшуюся дамочку из вагона на остановке Ист Вайн‑стрит и уже более открыто принялась наблюдать за передним вагоном. На Монтауке – крайний восточный пункт Каталина Ист – Бауэр выскользнул из вагона.

Вайолет снова подождала, пока двинется монорельс, и лишь тогда продолжила погоню. На нижней платформе Бауэр забрался в жерло коммутированной пушки и взлетел в пространство. Вайолет бросилась вслед за ним к той же пушке и осторожно, чтобы не изменить наводку, установленную Бауэром, скользнула в пушечное жерло. Она взлетела в воздух всего на полминуты позже Бауэра и брякнулась на посадочную площадку в тот момент, когда Сэм спускался по веревочной лестнице.

– Вы?! – воскликнул он.

– Да, я.

– А в черном скафандре тоже были вы?

– Опять же я.

– И думал, что отделался от вас в Ньюарке.

– Нет, этот номер не прошел, – угрюмо сказала она. – Я вас приперла к стенке, Кид.

И в эту секунду Вайолет увидела дом.

Он был похож на те дома, которые в двадцатом веке рисовали дети: два этажа, остроконечная крыша, крытая рваным толем, стены из грязных коричневых дранок, державшихся на честном слове, двойные рамы с крестообразным переплетом, кирпичная труба, увитая плющом; шаткое крылечко. Справа проржавевшие руины рассчитанного на две автомашины гаража; слева заросли чахлых сорняков. В вечернем сумраке казалось, что в этом доме наверняка должны водиться привидения.

– Ох, Сэм! – охнула Вайолет. – Как здесь красиво!

– Это дом, – сказал он просто.

– А внутри?

– Зайдите и поглядите.

Внутри дом был словно склад, заставленный товарами, заказанными по почте; все здесь было бросовое – дешевое, второсортное, подержанное, уцененное, купленное на распродаже.

– Здесь как в раю, – сказала Вайолет. Она нежно прильнула к пылесосу типа канистры с виниловым амортизатором. – Здесь так покойно, уютно. Я уже много лет не была так счастлива.

– Постойте, постойте, – сказал Бауэр, которого распирало от гордости.

Встав на колени перед камином, он разжег березовые дрова. Охваченные желтым и красноватым пламенем, поленья весело потрескивали.

– Смотри, – сказал он. – Дрова настоящие, и огонь настоящий. А еще я знаю музей, где есть пара железных подставок для дров в камине.

– Правда? Честное слово?

Он кивнул.

– Музей Пибоди в Высшем Йельском.

Вайолет наконец решилась.

– Сэм, я помогу вам.

Он удивленно на нее взглянул.

– Я помогу вам их украсть, – сказала Вайолет. – Я… я помогу вам украсть все, что вы захотите, Сэм.

– Вы шутите, Вайолет?

– Я была дурой. Я не понимала. Я… Вы были правы, Сэм. Я вела себя, как последняя идиотка.

– Вайолет, вы серьезно это говорите, или хотите меня во что‑то втравить?

– Я говорю серьезно, Сэм. Честное слово.

– Вам так понравился мой дом?

– Конечно, мне понравился ваш дом, но причина не только в этом.

– Значит, мы действуем вместе?

– Да, Сэм, теперь мы вместе.

– Дайте руку.

Вместо этого она обняла его за шею и крепко к нему прижалась. Бог весть, сколько минут просидели они на раскладном кресле из пенопласта… затем Вайолет тихо шепнула ему на ухо:

– Мы с тобой – против всех остальных, Сэм.