|
Он послушно пробежался туда-сюда по берегу, чтобы разогреться. Когда зубы его перестали выбивать дрожь, он, по совету Бузия, вывалялся в куче песка. Вылез он из этой кучи неузнаваемым. Песок налип на его мокрую одежду клейкой грязью, а волосы, еще недавно аккуратно причесанные на пробор, превратились в отвратительную грязную паклю. Настоящий утопленник! Он встал перед Бузием и с беспокойствием спросил:
— Ну как, Бузий, похож? Бузий неуверенно кашлянул. — Еще кой-чего не хватает, господин Фандор. — А именно? — Гримасы! Тут же Фандор перепробовал несколько вариантов гримас, одну за другой, после каждой спрашивая: — Которая лучше, Бузий, на ваш вкус? Но Бузий был не в состоянии ответить. На него напал отчаянный, неудержимый смех, и он смотрел на Фандора, потешаясь, но в то же время в явной растерянности. — Господин Фандор, — выдавил он, наконец, между приступами хохота, — лучшей гримасой будет такая, которую вы дольше всего сумеете удержать. — Вы правы, Бузий! — И при которой вы в то же самое время сможете вести наблюдение. — Ладно, тогда вот такая! — И Фандор скорчил чудовищную рожу, зажмурив один глаз, широко открыв другой и оскалив зубы в страшной ухмылке. — И побыстрее, Бузий. Времени у нас в обрез. Где мой катафалк? — Неужели вы влезете сейчас в тачку, господин Фандор? — Конечно. — Но дорога идет вверх. — Ну и что? Придется вам приналечь, черт возьми! Я же сказал, что деньги пойдут вам. На этот раз Фандор говорил повелительным тоном, не терпящим возражений. Бузий повиновался, бурча что-то себе под нос. — Ладно, забирайтесь в экипаж. Надо же быть таким лентяем, чтоб заставить другого себя таскать, где же равенство? — И, продолжая ворчать, но ворчать вполне добродушно, так как долго сердиться Бузий был просто неспособен, он пошел за тачкой, подвез ее к Фандору и сбросил с нее холстину. — И сколько же вы весите, господин Фандор? — Шестьдесят восемь килограммов, приятель! Бузий вздохнул: — Шестьдесят восемь — это в сухом виде! — сказал он. — А сейчас, мокрый-то… Однако Фандор, не обращая внимания на причитания своего помощника, растянулся во всю длину на тачке, свесив ноги между оглоблями и откинув голову. — Ну, Бузий, теперь главное — не натворить глупостей! С этой минуты договор вступает в силу: я мертвец и не говорю больше ни слова. В это самое время Бузий набросил на него тяжелую холстину, укрыв его с головой. Фандор тут же высунул из-под нее голову и грустно спросил: — Еще одно только слово, Бузий, — этой холстиной вы уже пользовались? — Нет, господин Фандор. — Честное слово? — О, честное слово! — Гм! И Фандор снова исчез под холстиной, а Бузий, крякнув от натуги, взялся за оглобли тачки.
— Кто тут? Кого надо? Только что пробило половину одиннадцатого, и по голосу Доминика Юссона, когда он спросил, кто стучится к нему в дверь, можно было понять, что чей-то приход в такой час был для него непривычен и даже страшен. Но тут же он успокоился, так как ему ответил знакомый голос Бузия. — Не пугайтесь, господин Доминик, это я! — Что вам нужно, Бузий? — Я вам гостя привел. — Гостя? Вы с ума сошли? — Ничуть, господин Доминик… Мне, главное, очень выпить хочется… откроете? Что скажете? Бузий услышал, что вместо ответа Доминик Юссон отодвигает засовы. |
