|
Джинни сжала ладонями лицо Алека и начала целовать, пока он, подняв ее, вновь не насадил на себя. Ощущения быстро стали слишком острыми – Джинни мучительно застонала, не отнимая губ от его рта, и эта восхитительная покорность довела его почти до потери рассудка. Но Алек, как всегда, взял ее с собой на остров блаженства, куда дано попасть лишь влюбленным. Они так и заснули, соединенные: он – глубоко в ней, ее голова – на его плече. На следующее утро граф и графиня Рейвнсуорт привезли своих сыновей повидаться с Холли, и Джинни наблюдала, как пятилетняя падчерица играла роль доброй, но строгой матери малышей. Когда Ариель спросила, не хочет ли Холли остаться у нее, пока Алек и Джинни будут в Каррик Грейндж, Алек мгновенно повернулся к дочери: – Что скажешь, Холли? Думаю, ты могла бы дать наставления тете, как правильно воспитывать мальчиков. Холли одарила отца долгим, оценивающим взглядом и наконец улыбнулась так ослепительно, что Джинни затаила дыхание, только сейчас осознав, что последнее время малышка почти не улыбалась. Неожиданно она из почти взрослой женщины снова превратилась в маленькую девочку: – Я с удовольствием, если дядя Берк и тетя Ариель не будут возражать. – Наоборот, будем очень рады, если ты поживешь с нами, – заверил Берк. – Значит, решено, – объявила Холли и посмотрела на Джинни: – Ты без меня обойдешься? – Да, но буду ужасно скучать. Позже, уже к вечеру, Джинни отыскала Алека в библиотеке, над грудой бумаг. – Что это ты делаешь? Алек рассеянно потер щеку: – Подвожу итоги… это еще счета за последнее путешествие «Найт Дансера». – Может, лучше я это сделаю? Алек поглядел на жену как на ангела спасителя, неожиданно явившегося с неба. – И тебе не трудно? – Конечно, нет. Я… не хочу быть твоим бесполезным придатком, Алек. Алек бросил перо на стол, откинулся в кресле и широко улыбнулся. – Придаток, вот как? Ну и вздор ты иногда придумываешь, Джинни! Ты моя жена. Носишь моего ребенка. Если это занятие доставляет тебе удовольствие, ради Бога! Подсчитывая столбцы цифр, Джинни не переставала задаваться вопросом, доверил бы ей Алек такое важное дело, если бы сохранил память. Вряд ли. Во всяком случае, не тот Алек, которого она впервые увидела несколько недель назад в Балтиморе. Супруги Каррик покинули Лондон только после Рождества. Седьмого января их экипаж проехал через огромные железные ворота и свернул на длинную подъездную аллею, обсаженную высокими деревьями. Сгорбленный, беззубый старик помахал им рукой и поклонился. Видимо, привратник, подумал Алек, невольно ожидая каждую секунду, что память вернется, что он все вспомнит и наконец то станет нормальным человеком, с исцеленной душой. Он сразу узнавал некоторые вещи: например, невероятно толстый дуб, почти рядом с аллеей. В коре должны быть вырезаны его инициалы. Когда в конце аллеи показался Каррик Грейндж, Алек невольно затаил дыхание. Дом выглядел как странное сочетание средневекового замка и помещичьего особняка в елизаветинском стиле: трехэтажный, с круглыми башенками на каждом конце, множеством дымовых труб, десятками окон и огромными резными входными дверями. Красивый, выцветший от времени красный кирпич во многих местах почернел от огня, но только восточное крыло казалось сильно поврежденным. «Мой дом, – думал Алек. – Место, где я родился, где провел детство». Образы теснились в голове, мелькали, словно в калейдоскопе, мгновенные, четкие, ясные картины, сменявшие одна другую. Он увидел, как смотрит на очень красивую женщину, с волосами мягкими и светлыми, как расплавленное золото, и понимал, что это его мать, и что он еще очень маленький и что то прячет за спиной, и не желает, чтобы она это видела. |
