|
Конечно, он предпочитает свою трубку! Но он не хотел ее курить из за трех молодых девушек и госпожи Мотт, которая сидела в кресле и мягко улыбалась. Да, госпожа Мотт имелась в наличии, тихая, неприметная, которая, казалось, как во сне с улыбкой блуждала по жизни. – Два кусочка? – Один, если позволите. Сотни раз, проходя мимо этих больших домов на берегу Луары, олицетворявших собой стабильность и гармонию, Мегрэ говорил себе: «Жизнь в них должна быть приятной и простой в окружении красивых вещей…» Дом нотариуса из Шатонефа был именно тем провинциальным домом, которые строили в прежние времена, – без мелочности, без внешних эффектов, ничего некрасивого, ничего агрессивного. Меж булыжников, которыми был замощен двор, росли пучки травы. Порой раздавался скрежет тяжелой повозки, проехавшей и остановившейся на узкой улице. На светлой деревянной обшивке стен был виден налет старины, но как раз в меру, а когда они шли в гостиную, послышался тонкий звон хрустальных подвесок люстры. – Немного погодя, дорогой друг, если вам это будет приятно, Арманда сыграет на рояле. Но я полагаю, она хотела бы дождаться прихода своего жениха. Вы любите музыку? Конечно! Почему нет? Но у него никогда не было времени слушать ее подолгу. – Вы любите Шуберта? – настойчиво допытывалась Арманда, листая альбом с нотами. – Ну конечно, мадемуазель… Он еще не звал ее Арманда, но чувствовал, что это впереди, что еще назовет их Эмильенна, Арманда, Клотильда, как будто он член их семьи. Мегрэ отыскал взглядом тощий силуэт господина Мотта, вырисовывающийся на фоне приглушенного золота шторы. Он подглядел его знаменитый тик, его знаменитую, такую мимолетную, улыбку. И он был уверен, что нотариус из Шатонефа говорил ему что то вроде: «Вы видите, я вам не соврал!» О нет! И именно это и смущало! Смущало настолько, что у Мегрэ возникло впечатление, будто он незаметно проник в этот слишком совершенный, слишком счастливый мир, в котором нет места для малых и больших гадостей жизни, которыми он занимался более тридцати лет. И тогда он понял, тогда он внезапно содрогнулся, как будто в этом мирном и тихом окружении заметил нечто гадкое и отвратительное, например скорпиона или змею. Ведь кто то совершил кражи! И этот чертов маленький нотариус будто читал по глазам его мысли. Внезапно на его лице Мегрэ подметил выражение печали. Кто то крал! И это было так же оскорбительно, как если бы кто то нарочно испортил, испачкал совершенную вещь, например, покусился на чистоту Эмильенны и стал обращаться с ней, как с девкой, или же измазал бы грязью эти совершенные зеркала, разбил бы рояль, искромсал бы этот бесподобный персидский ковер дивного голубого цвета. Кто то в этом доме крал! И Мегрэ был почти готов извиниться перед хозяином Дома за свои утренние шутки, ибо он обнаружил, что простая кража предметов из слоновой кости может стать при некоторых обстоятельствах более драматичной, чем все кровавые преступления, которыми занимается уголовная полиция. 2 Позолоченная табличка нотариуса была прикреплена не к главному входу, рядом с которым стояли две каменные дорожные тумбы, а к находящемуся несколько дальше отдельному входу в контору, окна которой выделялись среди всех окон дома зелеными витражами. Еще не закончили пить кофе, как Арманда вздрогнула при звуке шагов на улице: Жерар Донаван мог не звонить в дверь, потому что невеста издалека узнавала его походку. Однако у двери торжественно и звучно зазвонил колокольчик, и, позабыв о сдержанности, девушка рванулась, чтобы открыть дверь, и вернулась в компании молодого человека, всем своим видом говоря Мегрэ, то бишь господину Легро: «Видите, Жерар заслуживает, чтобы его любили!» Что смутило бывшего комиссара – это устремленный на него настойчивый взгляд господина Мотта, который вздрогнул при виде Донавана. |
