|
.. Скажите, вы, вероятно, подумали, отчего это они оба смутились и зачем это они пришли сюда — словно на свидание? — Мне действительно показалось немного странным ... — начал было Нежданов. — Господин Маркелов, — подхватила Марианна, — сделал мне предложение; и я ему отказала. Вот все, что я имела сказать вам; засим — прощайте. И думайте обо мне что хотите. Она быстро отвернулась и пошла скорыми шагами по коридору. Нежданов вернулся к себе в комнату и, присев перед окном, задумался: „Что за странная девушка — и к чему эта дикая выходка, это непрошеная откровенность? Что это такое — желание пооригинальничать, или просто фразерство, или гордость? Вернее всего, что гордость. Ей невтерпеж малейшее подозрение... Она не выносит мысли, что другой ложно судит о ней. Странная девушка!“ Так размышлял Нежданов; а внизу на террасе шел разговор о нем, и он очень хорошо все слышал. — Чует мой нос, — уверял Калломейцев, — чует, что это — красный. Я еще в бытность мою чиновником по особым поручениям у московского генерал-губернатора — avec Ladislas — навострился на этих господ — на красных, да вот еще на раскольников. Чутьем, бывало, беру, верхним. — Тут Калломейцев „кстати“ рассказал, как он однажды, в окрестностях Москвы, поймал за каблук старика—раскольника, на которого нагрянул с полицией и „который едва было не выскочил из окна избы... И так до той минуты смирно сидел на лавке, бездельник!“ Калломейцев забыл прибавить, что этот самый старик, посаженный в тюрьму, отказался от всякой пищи — и уморил себя голодом. — А ваш новый учитель, — продолжал ретивый камер-юнкер, — красный, непременно! Обратили ли вы внимание на то, что он никогда первый не кланяется? — Да зачем же он станет первый кланяться? — заметила Сипягина, — мне это, напротив, в нем нравится. — Я гость в доме, где он служит, — воскликнул Калломейцев, — да, да, служит, за деньги, comme un salarie... Стало быть, я ему старшой. И он должен мне кланяться первый. — Вы очень взыскательны, мой любезнейший, — вмешался Сипягин с ударением на ей, — все это пахнет, извините, чем-то весьма отсталым. Я купил его услуги, его работу, но он остался человеком свободным. — Узды он не чувствует, — продолжал Калломейцев, — узды: le frein! Все эти красные таковы. |
