|
.. тогда (он встрепенулся и опять приободрился) надо будет окончательно условиться; что Соломин тоже тогда приедет; что он, Маркелов, ждет только известия от Василья Николаевича — и тогда останется одно: немедленно „приступить“, так как народ (тот самый народ, который не понимает слова „участие“) дольше ждать не согласен! — А что же, вы хотели показать мне письма этого... как бишь его? Кислякова? — спросил Нежданов. — После... после, — поспешно проговорил Маркелов. — Тогда уже все — разом. Тарантас тронулся. — Будьте готовы! — раздался в последний раз голос Маркелова. Он стоял на крыльце, а рядом с ним с тою же неизменной унылостью во взгляде, вытянув сгорбленный стан, заложив обе руки за спину, распространяя запах ржаного хлеба и мухояра и ничего не слыша, стоял „из слуг слуга“, дряхлый дедовский камердинер. До самого города Машурина молчала, только покуривала папиросу. Приближаясь к заставе, она вдруг громко вздохнула. — Жаль мне Сергея Михайловича, — промолвила она, и лицо ее омрачилось. — Захлопотался он совсем, — заметил Нежданов, — мне кажется, хозяйство его идет плохо. — Мне не оттого его жаль. — Отчего же? — Несчастный он человек, неудачливый!.. Уж на что лучше его... ан нет! Не годится! Нежданов посмотрел на свою спутницу. — Да вам разве что-нибудь известно? — Ничего мне не известно... а всякий это чувствует по себе. Прощайте, Алексей Дмитрич. Машурина вылезла из тарантаса — а час спустя Нежданов — уже въезжал на двор сипягинского дома. Не очень хорошо он себя чувствовал... Ночь он провел без сна... и потом все эти словопрения... эти толки... Красивое лицо выглянуло из окна и дружелюбно ему улыбнулось... Это Сипягина приветствовала его возвращение . „Какие у ней глаза!“ — подумалось ему. ХII К обеду наехало много народу, а после обеда Нежданов, воспользовавшись общей суетой, ускользнул к себе в комнату. Ему хотелось остаться наедине с самим собою, хотя бы для того только, чтобы привести в порядок впечатления, вынесенные им из его поездки. За столом Валентина Михайловна несколько раз внимательно посмотрела на него, но, по-видимому, не имела возможности заговорить с ним; а Марианна, после той неожиданной выходки, столь его удивившей, как будто совестилась и избегала его. |
