В магазинный пакет миссис Бансби положила фотоаппарат покойного мужа, запас пленки и книгу по фотографии. Еще я нашла внутри пакет арахисового печенья, яблоко и бутылку воды. У меня сжалось сердце: я знала, что мы с ней могли бы жить счастливо, не будь у Морфея на мой счет других планов. Но, как бы ни болела моя душа, я отказывалась плакать.

Довольно слез.

Я решила, что никогда больше не буду жертвой.

Когда я уходила, миссис Бансби сказала, что постарается меня навещать. Я знала, что она не сдержит слова.

Прошел месяц. Ко мне приходили психологи и другие врачи, чтобы убедиться, что я не пострадала. Как они ни старались, никому не удалось доказать, что я сумасшедшая, поскольку я отказывалась говорить о случившемся в подробностях. Я твердила одно и то же: Уолли попытался изнасиловать меня, мы начали бороться, и он выпал из окна. Вот и всё.

Когда психиатр показывал мне картинки с чернильными кляксами, я не признавалась, на что они походили на самом деле. Я не говорила, что вижу кроличьи норы, гусениц, которые курят кальян, маленьких девочек в фартуках и с ножами в руках, крылатых людей, бабочек размером с птицу, армии пауков. Меня ни разу не застали во время разговора с цветами и насекомыми, которые составляли мне компанию. Я умела казаться адекватной.

Я так старалась, что всего через полтора месяца обследованиям настал конец. Проблема заключалась в том, что опека не могла подыскать мне приемную семью, учитывая все мои прошлые подвиги. Поэтому моим постоянным местом жительства стал приют. Ну или так они думали. Я не намерена была там оставаться. Я собиралась уехать куда-нибудь, где их правила и зоркие глаза не настигли бы меня. И я знала, кто поможет мне сбежать.

Пока со мной возились врачи, я не спешила звать Морфея. Мне нужно было время, чтобы всё обдумать. И я пришла к трем заключениям. Во-первых, моя семья каким-то образом была связана с историями Льюиса Кэрролла, а значит, Страна Чудес, так или иначе, существовала. Во-вторых, Морфей тоже был связан со Страной Чудес, и он зачем-то нуждался во мне, потому что никто никому не помогает, не рассчитывая получить ответную услугу. В-третьих, прежде чем я помогу ему, он для меня кое-что сделает: вытащит из приюта и ответит на мои вопросы.

Я с трудом могла добиться уединения. В сероватом кирпичном здании приюта было множество спален. В каждой комнате жили три-четыре девочки – или мальчика, в зависимости от этажа. Приют ограждала высокая железная решетка, чтобы посторонние не заходили на территорию, а сироты ее не покидали. Единственные ворота всё время стояли на запоре.

Прачечная – строение с плоской крышей и откидными окнами, расположенными почти под карнизами – пустовала всю неделю, за исключением выходных, когда мы по очереди, спальня за спальней, стирали одежду. Я решила, что это будет наилучшее место для ночной встречи в среду.

Я выбралась из комнаты, прихватив фонарик, через два часа после отбоя.

Я нашла ручное зеркальце в ящике у одной из моих соседок по комнате и прихватила его с собой в наволочке, вместе с мамиными книжками Льюиса Кэрролла, блокнотом и ручкой. Я понятия не имела, при чем тут зеркало, но Морфей утверждал, что я должна им воспользоваться, чтобы позвать его. Поскольку прачечная была заперта, я вскарабкалась на дерево рядом с ней, перебралась с ветки на крышу, открыла окно и пролезла внутрь, ногами вперед. Под стеной оказалась сушилка, поэтому прыгать было невысоко.

Луч фонарика рассек темноту, и я увидела цементный пол, грязные и поцарапанные стиралки и сушилки, четыре пластмассовые корзины для белья. От запаха пыли и моющего средства я чихнула. Несколько ночных насекомых, шипя, приветствовали меня и вновь принялись за свои дела.