|
Но даже христианское милосердие имеет свои границы. Постоянное присутствие в вашем доме этой негодной женщины, позвольте мне заметить, не только служит признаком вашей слабости, но просто нестерпимым оскорблением для меня. Тут она вдруг остановилась, не по недостатку слов, а за неимением слушательницы. Леди Джэнет даже не делала вид, будто слушает ее. Леди Джэнет, с подчеркнутой неучтивостью, совершенно чуждой ее привычкам, спокойно убирала разные бумаги, разбросанные по столу. Некоторые она связывала шнурками, некоторые клала под пресс папье, некоторые в ящички японского шкапика – занимаясь с удовольствием своим занятием и не обращая никакого внимания на присутствие в комнате другого лица. Она подняла глаза от бумаг, которые держала в обеих руках, когда Грэс остановилась, и спросила спокойно: – Вы кончили? – Разве, ваше сиятельство, послав за мной, имели намерение умышленно оказать мне грубость? – сердито возразила Грэс. – Я имела намерение, послав за вами, сказать вам кое что, как только вы дадите мне на это возможность. Непроницаемое спокойствие этого ответа чрезвычайно изумило Грэс. У нее не было наготове возражения. Вне себя от изумления, она ждала молча, устремив глаза на хозяйку дома. Леди Джэнет положила бумаги и спокойно уселась на своем кресле, приготовляясь со своей стороны начать разговор. – То немногое, что я желаю сказать вам, – начала она, – может заключаться в одном вопросе. Справедливо ли я предполагаю, что у вас нет занятий в настоящее время и что небольшое денежное пособие (деликатно предложенное) будет для вас очень кстати? – Вы намерены оскорбить меня, леди Джэнет? – Конечно, нет, я намерена задать вам вопрос. – Ваш вопрос есть оскорбление. – Мой вопрос есть ласка, если вы только поймете его настоящее значение. Я жалею, что вы не поняли его. Я даже не возлагаю на вас ответственности за нарушение приличий общежития, которое вы сделали с тех пор, как находитесь в этой комнате. Я искренно желаю оказать вам услугу, а вы отвергаете мою предупредительность. Мне очень жаль. Оставим этот разговор. Сказав эти слова чрезвычайно спокойно, леди Джэнет продолжала убирать свои бумаги и опять стала безразлична к присутствию второго лица в комнате. Грэс раскрыла рот, чтобы отвечать с необузданным раздражением рассерженной женщины, но передумала и удержалась. Она видела ясно, что с леди Джэнет Рой запальчивость бесполезна. Ее возраст и общественное положение были достаточны сами по себе для того, чтобы не допускать никакой запальчивости. Грэс, очевидно, знала это и решилась обращаться с неприятельницей с равнодушной вежливостью. Это был единственный способ, который она могла усвоить себе при сложившихся обстоятельствах. – Если я сказала что нибудь опрометчиво, я прошу извинения у вашего сиятельства, – начала она. – Могу я спросить: единственно ли для того, чтобы узнать о моих денежных делах, и для того, чтобы помочь мне, послали вы за мною? – Единственно для того, – ответила леди Джэнет. – Вы ничего мне не скажете о Мерси Мерик? – Решительно ничего. Мне надоело слышать о Мерси Мерик. Желаете вы меня спросить еще о чем нибудь? – Я спрошу вас об одном. – Да? – Я хочу спросить ваше сиятельство, намерены ли вы признать меня в присутствии ваших домашних как дочь покойного полковника Розбери. – Я уже признала вас как девицу в затруднительных обстоятельствах, имеющую особые права на мое внимание и снисхождение. Если вы желаете, чтоб я повторила эти слова в присутствии слуг (как это ни нелепо), я готова исполнить вашу просьбу. Раздражение Грэс начало одолевать ее благоразумные намерения. – Леди Джэнет, – сказала она, – это не годится. Я должна просить вас выразиться яснее. Вы говорите о моих особенных правах на ваше снисхождение. |
