Единственным отрицательным моментом в их безмятежно-удобных отношениях была разница биологических часов. Классическая сова Курт приходил в состояние наибольшей эмоциональной активности вечером, когда жаворонок Лора уже клевала носом; зато утром она вскакивала свеженькая и бодрая в то время, как он спал мертвым сном. Вторую проблему они решили: Лора находила себе занятия и не трогала Курта, давая ему отоспаться. С решением первой дело обстояло хуже: Курт под дулом пистолета не мог отправиться почивать в десять часов вечера — в это время он обычно усаживался смотреть телевизор или работать. Скрепя сердце они пришли к некоему компромиссу, который (как любой компромисс) не вполне устроил обоих, но оба смирились. К счастью, больше ни в чем себя смирять не приходилось. Когда Лора засыпала, Курт подходил к окну, смотрел на небо — иногда усыпанное звездами, иногда затянутое тучами, иногда разражающееся снегопадом — и думал, что у него уже давно не было такой уютной зимы.

В начале марта Курту пришлось на пару недель уехать из Эшфорда: заболела его мать, решался вопрос о необходимости операции. В течение этих дней он практически не думал о Лоре, — как выяснилось, ее отсутствие он воспринимал так же легко, как и присутствие. У него даже не возникло желания позвонить ей и поделиться своими опасениями: до сих пор они никогда не обсуждали серьезные вопросы, и сейчас Курт понимал бесперспективность такого звонка. Что бы она сказала в своей обычной равнодушно-невозмутимой манере? Стала бы утешать, давать советы, ободрять? Курт не нуждался ни в советах, ни в утешении, а просто поболтать с ней не было настроения, да и темы для мирной болтовни отсутствовали. К счастью, болезнь оказалась не столь страшной, как думалось вначале, операция не потребовалась, и, едва лишь мама пошла на поправку, Курт, перепоручив ее заботам двоюродных тетушек, двинулся в обратный путь.

Через несколько дней, прикатила Лора. Курт искренне обрадовался, когда она появилась в дверях, издал радостный возглас и долго сжимал ее в объятиях на пороге, напряженно размышляя, какие чувства он все же испытывает, почему целых две недели совершенно не скучал, но сейчас ему кажется, что он безумно соскучился? Ответы на эти вопросы пока не находились, мелькнула только одна неприятная мысль: общение с Лорой хорошо лишь «в радости», а «в горе» ее, пожалуй, хочется отставить в сторону. Но мысль эта, скользнувшая темной тенью, не успела обрасти плотью веских подтверждений: Лора потащила Курта на кухню и стала демонстрировать две очень оригинальные подставки для сваренных всмятку яиц, сделанные в виде пары сказочных сапожек с крошечными пряжечками и приобретенные специально для их совместных завтраков.

Наступившая суббота оказалась поистине судьбоносной. С самого утра небо зачаровывало пугающей высотой и безупречной голубизной; во время завтрака им даже пришлось опустить штору, чтобы не ослепнуть от будоражащего сияния пробудившегося солнца, накопившего за зиму сил и приступившего к своим весенним обязанностям с кипучим энтузиазмом. Днем они, решив, как следует надышаться мартом, отправились прогуляться: казалось, сугробы не просто тают, а пузырятся и с шипением испаряются буквально на глазах. Курт аккуратно обходил глубокие лужи, Лора, заправившая джинсы в высокие сапоги, шлепала прямо по воде и с наслаждением подставляла розовощекое лицо под порывы животворного ветра. В какой-то момент Курту почудилось, что ветер пахнет цветами, и он не ошибся — неподалеку шла оживленная торговля гиацинтами.