— Мы не на семинаре, Курт. Я не желаю анализировать, какие химические реакции в моем организме заставили меня произнести эти слова. Но я их произнесла, потому что действительно этого хочу. Ты мне ответишь?

Курт уселся на диване и высвободил рукав из пальцев Лоры.

— Мы слишком недолго знаем друг друга, девочка.

— Достаточно долго, чтобы уразуметь, насколько наши отношения обоюдно комфортны. Согласись, фактически душевный и физический комфорт и есть счастье.

— По-твоему, этого хватит? Не надо относиться к браку, как к авантюре.

— Но не надо к нему относиться и как к каторге, Курт. По-моему, хватит. А чего не хватает тебе? Блаженства жарких безумств? Но они длятся от двух до шести месяцев, а потом опять приходится вернуться к тому, с чего мы начали: к спокойному удобству. Герой какого-то фильма сказал: «Брак — это когда мужчина и женщина спят в одной комнате, все время подкалывают друг друга, и ничего более».

— Ну да, ничего более… Цитата явно из комедии. Но мы живем в реальности, Лора. Брак — это постоянное существование вдвоем, ежедневное совершенствование системы взаимных уступок… Это бывает тяжело. Иногда, в некоторых ситуациях, даже несколько часов вдвоем тяжело провести.

— Но нам легко вдвоем и днем и ночью — сколько можно повторять одно и то же! Мы уже отработали систему уступок, и она далась нам элементарно. Мы подходим друг другу. Не занудствуй и не переходи на свой любимый тон проповедника. И заметь, я не обижаюсь на твои неуклюжие попытки отбиться. Я просто продолжаю наседать.

Она и сейчас называла вещи своими именами — следовало отдать ей должное. У Курта в голове крутился лишь один вопрос — «Зачем тебе это?!», но он не осмеливался его задать.

— Ты хочешь переехать в Эшфорд?

— Почему нет? Мне нашлось бы место на факультете… Если ты никак не можешь решиться, Курт, я готова дать тебе время подумать.

Это уже походило на фарс. Но Курт не позволил себе почувствовать унижение: ему на ум пришел последний аргумент, позволяющий «отбиться», сохранив достоинство.

— Так ты любишь меня, Лора?

Она посмотрела ему прямо в глаза ясно и честно.

— Я могла бы спросить тебя о том же, но не буду. Любовь — просто слово. Мы сейчас обсуждаем конкретные вопросы, а какой смысл в обсуждении чего-то эфемерного и чаще всего воображаемого? Пустое сотрясение воздуха. Возможно, то, что я испытываю, и называется любовью. А кто может дать ей точное определение? Это только тест-полосками все просто и наверняка: покраснела — ты беременна, посинела — пока дыши свободно. А у любви, насколько я понимаю, четких критериев нет — если она сама вообще есть. Один любит так, другой иначе, третий обожает, чтобы его лупцевали, французским батоном по заднице, а четвертый сходит с ума от курчавой белой овечки. Люди говорят: «Это извращение». А, по-моему, такого понятия в принципе нет — каждый имеет право на свой тип, вид и стиль любви. Скажу честно, Курт: я не рисую сердечек с твоими инициалами на замерзшем стекле и не шепчу в твое отсутствие нежные слова собственной подушке. Но я много думаю о тебе. Слишком много. Ты мне нравишься. Ты меня возбуждаешь. И ты же это возбуждение утоляешь…

Она легонько пихнула его в грудь, опрокинув обратно на диван, улеглась рядом и потянулась к нему губами. Курт ощутил знакомый аромат вишни (теперь он точно знал, что это вишня), прерывисто вздохнув, закрыл глаза и уже привычным движением подсунул руку под ее джемпер. Он был слишком пассивен, чтобы противиться. Он понимал, что сейчас, как и в их первый день, сдастся без борьбы. Ему оставалось только броситься в омут, — а там уж как кривая вывезет.

— Ну, хорошо, — сказал он, не открывая глаз, — давай попробуем.