|
Но мне сообщают, что все свое время она проводит в своей комнате в Доме Накабы и почти не выходит. Пойми, я встречаюсь с ней редко, — Таниана с горечью рассмеялась. — Ты понимаешь, каково это? Мое собственное дитя чуждо мне так же, как и джик. Мой супруг, как обычно, прячется в Доме Знаний и занимается важнейшими проблемами десятимиллионной давности. Мои люди требуют подписания договора, что означает конец всем нам. Тебе известно, Фа-Кимнибол, что были призывы к моему отречению? «Ты пребываешь у власти слишком долго, — заявляют они мне, почти в лицо. — Пришло время отойти в сторону». Клянусь богами, Фа-Кимнибол, я бы хотела это сделать! Я бы хотела это сделать!
— Таниана… моя бедная Таниана… — начал он самым нежным тоном. Ее глаза вспыхнули безумным огнем. — Не смей разговаривать со мной подобным образом! Я не нуждаюсь в жалости! Ни в чьей! Мне нужна не жалость. — И более спокойно добавила: — Мне нужна помощь. Разве ты не видишь, как я одинока? Как беспомощна? И разве ты не понимаешь, какие на нас навалились несчастья? Что ты можешь предложить мне, кроме жалости, Фа-Кимнибол? — Я могу предложить тебе войну, — произнес он. — Войну? — Если Президиум согласится, то теперь мы станем союзниками города Джиссо. Это обязует нас прийти на помощь Саламану, если его город атакуют джики, — а можно не сомневаться, что в скором будущем между джиками и Джиссо начнется война. А значит, и с нами тоже. Будет предательством в этом городе благосклонно отзываться о джиках, потому что официально они являются нашими врагами. И это положит конец всем разговорам о принятии договора Королевы, а также конец этой отвратительной религии, которая появилась среди нас, и всем остальным твоим бедам, сестра. Что ты на это скажешь? Что ты теперь скажешь? — Расскажи мне подробнее, — попросила Таниана, и Фа-Кимниболу показалось, что в один миг с ее плеч упала тяжесть прожитых лет.
* * * — Ну, теперь мы сйова все вместе, — воскликнула Болдиринфа. — Тебя так долго не было, Симфала Хонджинда! Как здорово, что ты в конце концов с нами! Это был радостный для жрицы день, день возвращения с севера ее старшего сына. Даже бесконечные дожди на время смягчились. Впервые за несколько месяцев вся ее семья собралась вокруг нее в теплых приятных апартаментах на вершине холма, которые она делила со Стэйпом: три ее сына и их супруги, дочь с зятем и целая орава внуков. Болдиринфа уселась, благодушно укутавшись в своей массивности, заключавшейся в ее обширном теле словно в куче одеял; и они по одному подходили к ней, чтобы она их обняла. После этого они подняли ее, подвели к обеденному столу и приступили к трапезе. Сначала подали запеченных скантринов — небольших существ с плотскими ногами из злив, которые занимали среднее положение между рыбами и ящерицами; затем полные чаши тушеных ки-вин-фруктов; а в конце жареные окорока в раковинах из кондитерских изделий со множеством отличного крепленого черного вина Эмакис для запития. Покончив с едой, они пели и рассказывали басни. И Стэйп, как обычно, вспомнил о лишениях Нации во время путешествий из кокона в Венджибонезу и из Вснджибонезы к южным землям. Один из ее внуков продекламировал сочиненное им стихотворение. Внучка наиграла звонкий напев на си-орилинджионе. Вино текло рекой, и постоянно звучал смех. Но Болдиринфа заметила, что среди всего этого веселья ее сын Симфала Хонджинда, ради которого все собрались, сидел молча, изредка принужденно улыбаясь. — Он так неразговорчив, — тихо сказала она супруге сына Кэтирил, которая сидела возле нее. — Как ты думаешь, что его тревожит? — Возможно, ему просто непривычно оказаться дома после такого продолжительного путешествия. |
