— Часть моего наследства употребите на благо украшение храмов, — попросил Палицкий.

— Скажу, — обещал Харузин. И, превозмогая стеснение, попросил: — Расскажи, как там… ну, на том свете. Ты где? В раю?

Палицкий строго поглядел на него.

— Ты лишнее спрашиваешь.

— Слушай, — обнаглел вдруг Эльвэнильдо, — а вдруг ты мне просто чудишься? Обкормили меня дрянными мухоморами — или уж не знаю, из чего они там свое зелье варят, — а теперь мне в бреду разные призраки являются…

— Не веришь? — сказал Палицкий и вдруг дотронулся до лба Эльвэнильдо. Тот въяве ощутил прикосновение теплой руки, крепкой, с твердым длинным шрамом через всю ладонь.

И тотчас все исчезло.

Эльвэнильдо проснулся. Кругом было темно, где-то далеко, в сенях, горела лучина, в подставленное внизу корыто с водой то и дело срывались длинные искорки. Кругом спали.

Харузин встал и пошел бродить по дому на подгибающихся ногах. Гвэрлум тихо постанывала — снилось ей что-то нехорошее. Побратим погладил ее по лицу. Гвэрлум обиженно хныкнула и отвернулась к стене.

Вышел на двор, поглядел в небо. В холодной черноте горели яркие звезды. Луна заливала все вокруг белым светом.

Предметы казались плоскими и серыми, как на фотографии. В сарае всхрапывали лошади. Эльвэнильдо пошел туда.

Авдей обнаружился там, возле лошадей. Спал на сене, завернувшись в одеяло и бросив поверх него тулуп. Борода Авдея, встрепанная и забитая соломой, задиристо глядела в темные балки. Эльвэнильдо присел рядом на корточки, несколько секунд разглядывал спящего, а потом сильно, безжалостно встряхнул его. Авдей хрипло вскрикнул и подскочил. Заметив в темноте человеческую фигуру, схватился за нож.

— Ты что? — спросил Сергей. — Это же я… Ты так и спишь с ножом?

— Мало ли что… — проворчал Авдей. — Кто «я»-то? Много вас…

Он сел, щурясь и пряча нож куда-то в одежду.

— Сергей… Сванильдо, — представился лесной эльф.

— А, — равнодушно бормотнул Авдей. И вдруг вскинулся: — Что-то случилось?

— И да, и нет, — уклончиво ответил Сергей. — Вопрос в том, как к этому относиться.

— Меня-то зачем разбудил, коли ничего не случилось? — проворчал Авдей.

— Слушай, Авдей, мне твой барин сейчас являлся…

Авдей замер, стараясь даже не дышать. Эльвэнильдо вдруг понял: Авдей ужасно боится, что расскажут ему не все, что он чего-нибудь не разберет в рассказе, а переспрашивать постесняется — и не узнает самого главного…

Харузин поспешил его успокоить:

— Я тебе все слово в слово передам, как было, а ты мне потом на один вопрос ответишь. Это очень важно.

Авдей торжественно кивнул. Важнее некуда.

— Палицкий просил часть денег передать на благоукрашение церквей. О тебе просил — чтобы мы тебя не оставили…

Авдей молча заплакал.

Харузин продолжал:

— А теперь ответь мне, Авдей: был ли у твоего барина какой-нибудь шрам?

— У него, голубя, все тело было шрамами исполосовано… — всхлипнул Авдей.

— Называй — где, — потребовал Харузин.

— На левом боку — два… На спине — один. Через грудь — выше соска. Левое плечо — шрама три или четыре…

— Еще, — сказал Харузин.

Авдей подумал немного.

— Нет, не помню…

— Это важно, Авдей, вспоминай, — настаивал Харузин.