X е н и ш. Думаю, комиссия не будет противиться. Если на одной чаше весов несколько десятков миллионов долларов, а на другой — наша безопасность, надо ли сомне‑ваться, что перетянет.

Б р э г г. Отлично сказано, сенатор! Я всегда считал вас достойным представителем нашего народа. Я жду oт вас, полковник, согласия организовать этот проект.

К л и н ч е р. Я согласен, сэр.

Б р э г г. Я был уверен в вас, полковник! Я жду от вас, профессор, согласия руководить исследованиями. На вашу долю остается только наука, док. В сущности, вы будете заниматься тем же, что и раньше, только в более широком масштабе... Итак?

Г о л д в и н. М‑м... боюсь, что нет, сэр. Мне эта затея не по душе. Кроме чисто научных сомнений, мне не по душе то, что исследования, которые пока надлежит вести в чисто академическом плане, попадают в сферу политических и военных дел. Мне не хотелось бы возглавить новый тур в ядерной гонке... Еще никому не ясно, куда могут привести исследования, а мы уже намереваемся опередить в них русских. Это гонка к пропасти, джентльмены!

Б р э г г. И это говорите вы, один из создателей нашей ядерной мощи?!

Г о л д в и и. Да. И мне не по душе, что снова разыгрывается та же история! Тогда мы воевали с нацистами. И я, как и все, был уверен, что необходимо опередить Гитлера в создании атомной бомбы... Но русские — не Гитлер, сэр! И мы не воюем с ними.

Б р э г г. Вы... вы плохой американец, мистер Голдвин!

Г о л д в и н. Уж какой есть, сэр.

Молчание.

X е н и ш. Разрешите мне, сэр?

Министр кивает.

Профессор, откроюсь вам: я тоже считаю, что русские — не Гитлер. Но давайте смотреть на вещи трезво. Между нами и русскими существует соперничество. Вы не можете не согласиться, что оно до сих пор не вылилось в истребительную войну только благодаря равновесию сил и прежде всего — ядерному равновесию. Если они нас, то мы их, — мы их, они нас. Обе стороны ничего не выигрывают. Но представьте, что это спасительное для мира равновесие нарушилось: русские обрели оружие, нейтрализующее нашу ядерную силу. А у нас его нет... Что будет тогда? Брэгг. Да! Что тогда, профессор? Не бывает равновесия слабого с сильным — только сильного с сильным! Так что во имя безопасности Америки и западной цивилизации мы предлагаем вам взяться за работу, профессор!

Голдвин молчит.

К л и н ч е р (нервно). Я не понимаю ваших колебаний, профессор. Речь идет о гигантском проекте, об исследованиях... И каких!

X е н и ш. И в конечном счете может оказаться, что вы правы: такое оружие невозможно, все наши опасения преувеличены. Что ж, лично я только вздохну с облегчением.

Б р э г г. Итак, профессор?

Голдвин молчит.

X е н и ш. Как жаль, что я забросил физику ради политики! Меня не пришлось бы долго уговаривать.

Г о л д в и н. Вы были физиком, сенатор?

X е н и ш. Да. И тоже — ядерщиком. Но это было еще до войны, задолго до Великого Ядерного Бума. Я опубликовал только одну статью — о пузырьковой модели ядра. Может быть, помните, профессор?

Г о л д в и н. М‑м... припоминаю. Была опубликована в «Физикал ревью», в 38‑м или 39 году. Какой университет вы окончили?

X е н и ш. Пенсильванский... Ах, далекие милые годы! (Конфиденциально). А дмирал ждет вашего ответа, профессор.

Г о л д в и н. М‑м... да‑да. Я размышлял вот о чем, джентльмены: могли ли действительно русские не опубликовать важное открытие в области физики ядра? Такого прецедента еще не было.