|
Перед ядерной войной... и еще множество мелких страхов: не потерять работу, не быть обманутым, не оказаться посмешищем... Прекрасный мир! Мир зеленых лесов и музыки, мир умного труда, мир людей. Труд и гений человека вложен во все: в желтые нивы, в радиомачты, в быстрые самолеты, в асфальт дорог, в стены зданий. Огромный труд для жизни людей! Неужели всего этого может не стать? Безумный мир! Больной мир!.. Надо торопиться, пока не поздно — сделать, что могу. Но что я могу? Немыслимая задача: не просто понять новое — на это меня хватило бы! — а сделать нужное открытие... Как? Как нащупать связь ядра с внешним миром? (Оста навливается у книжного шкафа.) М‑м.. что пишет о ядрах и нейтрино мой русский коллега? (Берет книгу, листает.)
Луч прожектора освещает стоящего рядом Шардецкого. Ш а р д е ц к и й. «...Мы замечаем лишь те взаимодействия нейтрин с ядрами, при которых происходит радиоактивный распад ядра — то есть только те, что можем заметить с помощью нынешней техники измерений. Но значит ли это, что нейтрино меньших энергий не взаимодействуют с ядром? Думаю, что нет». Г о л д в и н. И я так думаю, коллега. Я намеревался обсудить с вами этот вопрос на симпозиуме... но он не состоялся. Что же дальше? (Листает.) Расчеты сечений захвата нейтрин... знакомо. О, вот интересная мысль! Ш а р д е ц к и й. «...По‑видимому, нет ничего более устойчивого, чем ядро, которое только что распалось и выделило избыток энергии. Исследование таких ядер представляло б большой интерес...» Г о л д в и н. Да‑да! Но как их исследовать? Шардецкий молчит. Лицо его неподвижно. Прожектор, освещаю щий его, гаснет. Да‑да... Мы сейчас роем два туннеля через одну и ту же гору. Каждый — свой. И таимся, чтобы они не услышали стук наших кирок и лопат, а мы — их!.. Но постой... В этом мысли: наиболее устойчивы ядра, которые только распа‑лись, — что‑то есть. (Садится за стол, раскрывает журнал, берет карандаш.) Прикинем‑ка... Затемнение справа. Полный свет слева. Кабинет Ш а р д е ц к о г о. В дверях, прислонившись к косяку, стоит С а м о й л о в. Курит, наблюдает за Шардецким, который жестикулирует возле доски. Тот наконец замечает С а м о й л о в а. Ш а р д е ц к и й (его застали врасплох, он сердится). А вы по‑прежнему небриты, Петр Иванович! С а м о й л о в (трогает подбородок). Растут, треклятые... Ш а р д е ц к и й (смотрит на часы). Который час? Мои стали. С а м о й л о в. Третий. Ш а р д е ц к и й. Угу. И какое же у вас ко мне дело в третьем часу ночи? С а м о й л о в. Да я, собственно, так — заглянул на огонек... (Затягивается, пускает дым в потолок.) Я говорю: вот мы не знаем, какой атом радиоактивного вещества когда распадется, — а клоп знает. Ш а р д е ц к и й. Какой клоп?! С а м о й л о в. Обыкновенный. Клопус вульгарис. ( Поку‑ривает .) Пустил я его давеча на пластинку со слоем радиоактивного кобальта. Ну, он блуждал, петлял... и вылез необлученным. Пять раз гонял его по пластинке — ни одного гамма‑кванта не схватил. Измеряли. Ш а р д е ц к и й (ошеломленно). Не может быть... Мис‑тика! Хотя нет, почему же? Может. Действительно, в каждый момент какие‑то атомы кобальта взрываются гамма‑квантами, какие‑то нет. Пройти можно. Как по минному полю. Что же — у клопа какие‑то миноискатели есть, что ли? Выходит, он чувствует: какие атомы около него будут распадаться — и поворачивает от них подальше? С а м о й л о в. Я так думаю, oнизменение нейтринных потоков от ядер чувствует. Должно быть, спокойные и распадающиеся ядра излучают их неодинаково. Ш а р д е ц к и й. Возможно... Это где же вы клопа‑то достали, Петр Иванович? С а м о й л о в. А я недавно в Свердловск ездил, в командировку. В мягком вагоне. Ну, и не уберегся... Я его, собственно, казнить хотел. А он — избежал... Между прочим, я построил его блуждания в пространственно‑временных координатах. |
