Обидно, что памятники были закрыты досками и засыпаны песком. Повернув голову, он неожиданно увидел дом с колоннами на втором этаже, который много раз попадался на фотографиях. Странно было видеть дом, очертания которого так хорошо знакомы. Словно встретил близкого человека.
Навстречу шел мужчина в форме железнодорожника. Ваня насторожился. Это был уже не первый железнодорожник, шагавший в этом направлении. В голове мелькнула смелая мысль: «А что если попытаться спросить об отце?» Как раз в это время его обогнала девушка в железнодорожной куртке. Ваня догнал ее и зашагал рядом.
— Скажите, пожалуйста, где здесь железнодорожная контора?
— Не знаю, мальчик, какую контору тебе надо. Здесь помещается Правление Октябрьской дороги.
— Видите ли, в чем дело. Мой отец работал машинистом, а во время наступления немцев уехал на паровозе в сторону Ленинграда.
Девушка оглядела Ваню с ног до головы и с улыбкой спросила:
— Ну так что?
— Где я могу справиться о нем?
— Зайди в отдел кадров.
Она свернула в подъезд большого серого здания. Ваня не отставал. Здесь его остановила дежурная.
— Ты куда?
— Мне надо по делу.
— Какое такое дело?
Ваня подробно рассказал, откуда приехал и что ему надо в Правлении дороги. Женщина стала расспрашивать о подробностях жизни в оккупированном городке, о партизанах, и только когда мальчик рассказал всё, что знал, пропустила наверх, указав номер комнаты, куда ему надо обратиться.
Надежда крепла. Если взрослые люди не видели ничего особенного в том, что он пытался разыскать отца, то, значит, это возможно. В конце темного коридора помещалась комната с указанным номером. Четыре женщины сидели над бумагами и писали.
— Тебе чего, мальчик?
Ваня сказал, зачем он пришел.
— У нас таких сведений нет. Нужно запрашивать Москву.
— Хорошо. Вы запросите, а я подожду, — наивно согласился Ваня.
Женщина с удивлением взглянула на него и, поняв, что он не шутит, рассмеялась.
— Ого, какой бойкий!
В этот момент дом вздрогнул, где-то недалеко ударил снаряд за ним другой, третий. Женщины переглянулись, но никакого страха на их лицах Ваня не увидел.
— Обстрел, Марья Васильевна.
— Слышу, не глухая.
— Опять, наверно, по трамвайной остановке.
Ваня уже успел заметить, что ленинградцы так привыкли к налетам авиации и обстрелам, что не обращали на них особого внимания. Больше всех тревожились милиционеры, дворники, на обязанности которых лежало заставлять жителей спускаться в бомбоубежища.
Снаряды рвались поблизости, дом поминутно вздрагивал, а женщины продолжали писать, как ни в чем не бывало.
— Как же мне быть? — спросил мальчик. — Меня партизаны на самолете сюда отправили.
Женщины бросили работы и окружили Ваню.
— Какие партизаны? Откуда ты приехал?
Женщины пригласили его за перегородку, усадили на стул, угостили чаем, не переставая задавать вопросы.
— А как же мне быть? — спросил снова Ваня, когда всё было рассказано.
— Ты насчет отца? Подожди, сейчас мы что-нибудь выясним. Как его фамилия?
— Морозов Степан Васильевич.
Высокая женщина записала на бумажке сведения и вышла из комнаты.
Обстрел кончился.
— А что ты думаешь здесь делать? — спросила пожилая.
— Не знаю. Учиться и работать.
— А где ты живешь?
— В общежитии.
— А кто тебе дает карточку?
Ваня замялся. В штабе его предупредили о военной тайне, и он боялся выболтать что-нибудь лишнее. |