Домой

Время шло быстро.

В январе 1943 года войска Ленинградского фронта прорвали блокаду.

Цепляясь за каждый бугорок, сжигая за собой деревни, города, взрывая мосты, разрушая дороги, отступали немцы. Каждый вечер с волнением слушал Ваня Сталинские приказы. Русская земля очищалась от захватчиков. Фронт приближался к родному городку. Уже где-то на подступах к нему шли ожесточенные бои.

Наконец залпы салюта в Москве известили, что и родной город Вани в числе освобожденных.

На другой же день он отправил письмо матери и деду.

За годы войны Ваня сильно вырос. Теперь это был не мальчик, а стройный юноша, и посторонние, обращаясь к нему, говорили: молодой человек.

Трубачов изменился и вытянулся еще больше. Над верхней губой появился темный пушок и голос погрубел. Пушок он немедленно сбрил, чтобы скорей вырастали настоящие усы, а басить старался на низких нотах, до хрипоты сжимая горло.

— Чего ты бубнишь? Говорил бы своим голосом, — сказал Ваня.

— Я своим и говорю. У меня теперь голос переменился.

— От курения.

— При чем тут курение? По возрасту.

Паровоз стоял в депо на продувке. Отец ушел в контору, поручив ребятам разборку и смазку.

— Ты слышал, что нас на южную дорогу перебросят? — спросил Ваня.

— Знаю.

— Как же быть?

— А что?

— Я хочу домой поехать.

— Успеем. Война кончится, тогда и поедем.

— Гриша, там бои были, — продолжал Ваня, не слушая приятеля. — Я письмо отправил, ответа всё нет…

— Тебе, наверно, свой сорт посмотреть хочется. Сознайся.

— Да, хочется.

— Значит, ты садоводом будешь, — сказал Гриша и безнадежно махнул рукой. — Не понимаю я тебя.

— Что об этом спорить. У тебя свой путь, а у меня свой.

— Спорить нечего, верно, — согласился Гриша. — А домой тебя Степан Васильевич не пустит.

— Пустит. Он за маму и деда тоже беспокоится. Если бы знать, что они живы… — с грустью закончил Ваня.

Гриша пристально посмотрел на друга, вздохнул и тихо пробасил:

— Ладно. Я постараюсь уговорить Степана Васильевича. Заодно узнаешь, как моя мать. Денег ей отвезешь.

Они заговорили о том, как лучше уговорить отца и какой предлог придумать для начальника, чтобы Ваню не задерживали.

Но всё произошло иначе. Вернувшись из конторы, Степан Васильевич подошел к сыну и взъерошил ему волосы.

— Ну, Иван, тебе бы надо к матери поехать, — сказал он. — Мне, конечно, сейчас нельзя, а тебе разрешили.

— А мы только что с Гришей говорили, папа…

— Парень ты большой, не потеряешься. Где на паровозе, где пешком; доберешься.

— Доберусь, папа.

— А ты, Григорий, со мной на паровозе остаешься, помощником.

— Мы с вами на паровозе и домой вернемся, Степан Васильевич! — сказал Гриша.

— Тоже верно.

Сборы были недолгие. Получив отпускное удостоверение, паек на две недели вперед и уложив свои вещи в чемоданчик, Ваня зашел в депо попрощаться с отцом. Тот неловко обнял сына и уколол небритой щекой лоб.

Гриша пошел провожать приятеля до вокзала.

— Ребят увидишь… Вовка сейчас вырос, наверно, с телеграфный столб. Приветы не забудь передать. Николаю Павловичу, если встретишь, скажи от меня «спасибо».

Оба чувствовали, что расстаются надолго и неизвестно, что будет у них впереди.

— Ваня, ты сразу зайди к матери.