|
Но их палатка стоила столько же, сколько целый фургон! Все знали, что у Мэта водятся деньги, и поэтому, когда он попытался сбавить цену, братья только принялись вздыхать, словно продают родной дом. Ну что делать, новоявленным жениху с невестой нужно уединяться, и Мэт был рад предоставить им это уединение, тем более что тогда и ему не придется терпеть их восторженные взгляды друг на друга. И кроме всего прочего, ему надоело спать на полу. В палатке у него была своя походная кровать – в любом случае, она куда мягче голых досок пола, – и он, и только он, спал на ней каждую ночь. И места тут у него стало побольше, чем в фургоне, даже после того как сюда были перенесены все его вещи и разложены по двум окованным медью сундукам. Теперь тут стоял личный умывальник, немного расшатанный стул с решетчатой спинкой, грубый табурет и стол, на котором как раз помещались тарелка с кружкой и пара весьма сносных латунных светильников. Сундук с золотом Мэт оставил в зеленом фургоне. Только слепой дурак решится ограбить Домона. И только сумасшедший станет обворовать Эгинин. Ну, или Лильвин, если она так настаивает, хотя Мэт все еще надеялся, что однажды она все-таки опомнится. Проведя первую ночь неподалеку от фургона Айз Седай, отчего медальон в форме лисьей головы ни на минуту не прекращал холодить грудь, Мэт распорядился перенести свое обиталище поближе к фургону Туон и проследил, чтобы Краснорукие возвели его прежде, чем кто-то начнет заявлять о своих правах на это место.
– Ты решил сделаться моим стражем? – холодно поинтересовалась Туон, увидев палатку. – Нет, – ответил он. – Я просто хочу почаще тебя видеть. Свет, это чистая правда! Ну если выкинуть часть про Айз Седай, но во всем остальном – правда! Однако Туон сделала знак Селусии, после чего обе разразились диким хохотом. Справившись со смехом, они направились к выгоревшему фиолетовому фургону с важностью, достойной королевской процессии. Ох уж эти женщины! В палатке Мэт редко оставался один. После смерти Налесина он взял себе в слуги Лопина, и пухлый тайренец, с квадратным лицом и бородой, спускающейся на грудь, вечно кивал лысой головой и спрашивал, что «милорд» желает откушать или не подать ли «милорду» вина, чая или сушеных фиг в карамели, которые верный слуга где-то раздобыл. Лопин очень гордился своей способностью доставать лакомства тогда, когда это казалось невозможным. Порой он принимался перебирать одежду Мэта, в поисках того, что нужно зачинить, постирать или погладить. И всегда что-то обнаруживалось, хотя Мэту казалось, что стирать или чинит там нечего. Нерим, меланхоличный слуга Талманеса, вечно ходил за Мэтом по пятам, потому что ему – седому тощему кайренцу – было скучно. Мэт никогда не мог понять, как может быть скучно человеку, которому ничего не нужно делать. Нерим постоянно сыпал печальными комментариями, как, должно быть, плохо живется Талманесу без него, и по пять раз в день сетовал, что теперь Талманес наверняка отдал его место кому-нибудь другому и ему, бедняге, приходится сражаться с Лопином за право постирать или заштопать что-нибудь. Он даже с нетерпением ждет очереди натереть ваксой сапоги Мэта! Ноэл заходил поведать какую-нибудь из своих историй, а Олвер забегал поиграть в камни или в «Змей и Лисиц», когда Туон отказывалась играть с ним. Том приходил пересказать сплетни, услышанные в городах и деревнях, и предпочитал играть в камни, – раздумывая над решающим ходом, он принимался теребить длинные белые усы. Джуилин тоже докладывал о происходящем, но зачастую приводил с собой Аматеру. Бывшая Панарх Тарабона казалась Мэту весьма привлекательной, и он понимал, почему Ловец Воров так ею увлечен. Ее нежные розовые губки просто созданы для поцелуев, и она так льнула к руке Джуилина, словно могла ответить на его чувства. Но ее огромные глаза всегда с ужасом смотрели на фургон Туон, а когда все они были у Мэта в палатке, Джуилину приходилось прилагать все усилия, чтобы при взгляде на Туон и Селусию женщина не падала на колени и не припадала лицом к земле. |
