У того оказалось достаточно здравого смысла, чтобы удержаться от каких-либо высказываний, но недостаточно, чтобы скрыть свое неудовольствие. Он отошел в сторону и замер, поджав губы и сдвинув брови.

Появившаяся молодая женщина низко поклонилась Зайде. Она была высокой и стройной, и ее можно было бы счесть даже красивой, если бы не измождение, сквозившее во всей ее фигуре. Синяя льняная блуза и зеленые шаровары выглядели так, словно их носили несколько дней, не снимая. Девушка едва не валилась с ног от усталости. На ее цепочке чести висело совсем немного медальонов, как и подобает в столь юном возрасте, однако Харине отметила, что не меньше трех из них символизировали крайне отважные деяния.

– Меня зовут Семейлле дин Селаан Зоркое Око, Госпожа Кораблей, – хрипло представилась она, – Госпожа Парусов бороздящего «Летящий с ветром». Я шла на всех парусах, но, боюсь, уже поздно что-либо исправить. Я бросала якорь у каждого острова от Тремалкина до здешних вод, но везде было уже слишком поздно. – Слезы струились у нее щекам, но она как будто не замечала этого.

– Поведай Первым Двенадцати эти печальные известия сама, – мягко сказала Зайда. – Амилия, дай ей вина! – Здесь никакой речи о мягкости не шло. Айз Седай бросилась исполнять приказание.

– Почти три недели назад, – продолжила Семейлле, – Амайяр с Тремалкина начали просить о даре перевозки на каждый остров. И всякий раз в путь отправлялись мужчина и женщина. Те, кто просил переход на Айл Сомера, узнав, что все острова Сомера находятся во власти Шончан, попросили высадить их в шлюпках вне видимости с берега, – благодарно кивнув, она приняла полный кубок из рук Амилии и жадно отхлебнула.

Харине обменялась озадаченными взглядами с Марейл. Подруга слегка качнула головой. На памяти Харине ни один из Амайяр не просил о даре перевозки, который для них действительно был даром, не подразумевающим ответных даров. Они избегали открытого моря и жались в своих рыбацких лодчонках поближе к берегу. Поэтому просьба высадить их вне видимости берега была такой же странной, как и сама просьба о перевозке. Но что же в этом такого страшного?

– Все Амайяр покинули наши порты, даже те, кому задолжали денег на верфях или в канатных мастерских, но два или три дня никого это особенно не беспокоило. – Вино не смогло смягчить горло Семейлле настолько, чтоб ее голос перестал хрипеть. Тыльной стороной ладони она стерла бегущие по щекам слезы. – До тех пор пока мы не вдруг не поняли, что никто из них так и не вернулся. Кормчий отправил людей в поселения Амайяр и они обнаружили… – девушка зажмурилась, – всех Амайяр мертвыми или умирающими. Мужчин, женщин, – ее голос сорвался, – детей.

Каюта наполнилась печальными возгласами. Харине удивилась, когда поняла, что в общий скорбный хор вплетается и ее собственный голос. Это известие заставит рыдать даже якорь. От случившегося небеса разразятся слезами. Теперь понятно, откуда взялась эта хрипота в голосе Госпожи Парусов. Сколько часов, сколько дней она проплакала с того самого момента, как узнала про эту катастрофу?

– Как? – спросила Пеланна, когда причитания стихли. Сидя на стуле, она подалась вперед, на лице было написано смятение. Она прижимала к носу коробочку с благовониями, словно это как-то могло смягчить зловоние этих душераздирающих вестей. – Какая-то болезнь? Говори, женщина!

– Яд, Госпожа Волн, – ответила Семейлле.