Опять воцарилась тишина. Взоры девушек снова оказались устремлены на нее. Ну конечно. Все знали, что она была у Наставницы Послушниц. И поэтому хотели посмотреть, станет ли она есть стоя. Эгвейн очень хотелось сесть поаккуратнее, но она заставила себя опуститься на жесткую табуретку как обычно. От этого внизу спины начался новый приступ жжения. Не такой сильный, как раньше, но все же ощутимый, от чего Эгвейн поерзала, не успев ничего с собой поделать. Странно, но желания поморщиться или поежиться не было. Встать – другое дело, но не более того. Боль стала частью нее. Она приняла ее без борьбы. Она пыталась радостно приветствовать ее, но пока это выходило за пределы понимания.

Эгвейн отломила кусочек хлеба – значит, здесь в муке тоже есть долгоносики. Разговоры постепенно возобновлялись. Негромкие, потому что шуметь послушницам не разрешалось. Девушки, сидящие за тем же столом, что и она, тоже вернулись к беседе, но никто не приглашал ее присоединиться. Что ж, это очень хорошо. Она здесь не для того, чтобы заводить подруг среди послушниц. И не для того, чтобы ее считали одной из них. Нет. У нее совсем другая цель.

Вернув поднос на кухню, Эгвейн направилась к выходу, где ее поджидала новая пара Красных. Одной из Сестер оказалась Кэтрин Алруддин, казавшаяся хищной в своем сером платье с широкими красными вставками. Лавина ее черных, словно вороново крыло, волос скрывала спину до самой талии, а шаль свисала с локтей.

– Пей, – властно проговорила она, протягивая изящной рукой оловянную кружку Эгвейн. – Учти, до последней капли.

Вторая сестра со смуглым, немного квадратным лицом нетерпеливо поправила шаль и поморщилась. Видимо, ей претило даже самое незначительное сходство со служанкой. Или ей просто не нравилось содержимое кружки.

Подавив вздох, Эгвейн выпила. Слабый отвар корня вилочника внешне напоминал слегка подкрашенную коричневым воду и оставлял на небе едва различимый привкус мяты. Даже не привкус мяты, а лишь воспоминание о нем. Первую порцию сразу после сна в нее влили Красные, дежурившие у комнаты и поддерживающие щит, после чего тут же убежали по своим делам. Кэтрин немного затянула паузу между приемами снадобья, но и так Эгвейн сильно сомневалась, что сможет приемлемо направлять. И, конечно, не настолько, чтобы быть полезной.

– Не хочу опоздать на свой первый урок, – заявила она, возвращая кружку. Кэтрин приняла ее, хотя, судя по виду, сама удивилась, что сделала это. Эгвейн присоединилась к остальным послушницам и заскользила прочь прежде, чем сестра успела что-то возразить. Или возмутиться по поводу отсутствия реверанса.

Первый же урок в простой лишенной окон комнате, заставленной скамьями на тридцать, а то и больше послушниц, из которых было занято только десять, завершился катастрофой. Как, впрочем, Эгвейн и ожидала. Однако, катастрофой отнюдь не для нее, каким бы ни оказался результат. Урок вела Идрелле Менфорд, худая молодая женщина с тяжелым взглядом, которая уже была Принятой, когда Эгвейн только-только прибыла в Башню. Она по-прежнему носила белое платье с полосами семи цветов на манжетах и подоле. Эгвейн села с краю, снова не особо заботясь о чувствительности некоторых частей тела. Боль понемногу проходила, однако не торопилась исчезать. Нужно впитать ее в себя.

Стоя на небольшом возвышении в передней части комнаты Идрелле посмотрела на нее поверх своего длинного носа, и на ее лице отразилось явное удовлетворение при виде Эгвейн, снова одетой в белое платье.