– Только никому из местных аборигенов это не рассказывай. А то тебя депортируют. Кстати, куда?

– К куда? – непонимающе переспросила Дуня.

– Ну, ты откуда такая приехала?

«Какая – такая?» – хотелось спросить, но вместо этого Дуня пожала плечами:

– Из Лондона. Но я гражданка этой страны. И депортировать меня не смогут.

Семен задумчиво кивнул. И уставился на неё так… странно. Дуня почувствовала, как в ответ на этот взгляд в ней натягивается тонкая невидимая струнка. Все сильней. И сильней. Она допила свой коктейль, отставила стакан, понимая, что пора уходить, но внутренне к этому не готовая.

– Пойдем!

– К куда?

– Покажу тебе море.

– А как же твоя работа? – проявила благоразумие Дуня, стараясь не показать, какой счастливой ее сделало это приглашение.

– У меня перерыв, – бросил Семен, выходя из за стойки. – Эй, Мариам! Услада глаз моих, подмени меня на несколько минут за баром.

– Сёма, паразыт, я все слышу! – раздался мужской голос с сильным армянским акцентом. А следом за этим из за шторки выплыла красивая девушка необъятных форм.

– И не надоело тебе отца дразнить?! – широко улыбнулась она.

– Даже не думал! Вот окончишь школу – так сразу на тебе и женюсь.

– Смотри, чтобы я ранше тебе женилку не оторвал! – пригрозил тот самый мужской голос с акцентом.

Семен и Мариам проказливо переглянулись.

– Это моя одноклассница, – пояснил Семен, когда они с Дуней отошли от бара. – И младшая дочь Рубена. – Ткнул пальцем в кричащую вывеску «У Рубена». Оказывается, именно так называлось кафе. Залипнув на этой самой вывеске, Дуня не сразу заметила кое что другое. Собственно, то, ради чего Семен ее сюда и привел. Бескрайнее синее море, уходящее за горизонт. Так вышло, что из за причудливого гористого рельефа береговой линии боковая терраса кафе, которая из центрального зала толком даже не была видна, будто нависала над другими забегаловками, сувенирными лавками и детскими аттракционами. И с нее открывался тот самый изумительный вид. Дуня подошла к заборчику, сделанному из ярко красного уродливого профлиста, обхватила край пальцами и подставила горящие щеки легкому бризу.

Всем своим хрупким телом, каждой косточкой, каждой жилой Дуня чувствовала, что он стоит за спиной. Так остро. Почти невыносимо.

– Значит, ты тоже учишься в школе? – просипела она, понимая, что молчание уж слишком затянулось.

– Скорее мучаюсь. Но, слава богу, остался последний год.

– А в какой школе? Случайно не в двадцать четвертой? – выпалила Дуня, по детски скрестив пальцы за спиной.

– Ага. В ней. Значит, ты тоже?

– Да! – такое короткое слово, а ее голос сорвался, выдавая волнение.

– Что, и в какой класс попадешь, знаешь?

– Нет. Еще нет. Я только документы привезла. Ой! Моя сумочка… – опомнилась Дуня. – Я забыла ее на баре.

– Это ты зря. Пойдем.

Он взял ее за руку и повел вверх по ступеням, под аркой, увитой диким виноградом, которая казалась дышащим живым существом из за гудящих где то там, среди сочной зеленой листвы, пчел.

– Мариам, ты не видела Дуниной сумочки?

– Нет, – покачала головой Мариам. – А на стуле нет?

– Нет.

– Может, завалилась за барную стойку?

Со все нарастающим волнением Дуня следила за тем, как Семен наклонился, пошарил рукой в образовавшейся нише…

– Твою ж в бога душу мать! И пяти минут не прошло. Вот уроды, – выругался он неожиданно зло и даже пнул табурет. Тот издал странный звук, будто тоже был живым, и ему сделалось больно.