Превращается в пепел и воды,

         Когда цедит осенняя муть.

         Мне не жаль вас, прошедшие годы, —

         Ничего не хочу вернуть.

         Я устал себя мучить бесцельно,

         И с улыбкою странной лица

         Полюбил я носить в легком теле

         Тихий свет и покой мертвеца…

         И теперь даже стало не тяжко

         Ковылять из притона в притон,

         Как в смирительную рубашку,

         Мы природу берем в бетон.

         И во мне, вот по тем же законам,

         Умиряется бешеный пыл.

         Но и все ж отношусь я с поклоном

         К тем полям, что когда-то любил.

         В те края, где я рос под кленом,

         Где резвился на желтой траве, —

         Шлю привет воробьям, и воронам,

         И рыдающей в ночь сове.

         Я кричу им в весенние дали:

         «Птицы милые, в синюю дрожь

         Передайте, что я отскандалил, —

         Пусть хоть ветер теперь начинает

         Под микитки дубасить рожь».

[1923?]

* * *

         Мы теперь уходим понемногу

         В ту страну, где тишь и благодать.

         Может быть, и скоро мне в дорогу

         Бренные пожитки собирать.

         Милые березовые чащи!

         Ты, земля! И вы, равнин пески!

         Перед этим сонмом уходящих

         Я не в силах скрыть моей тоски.

         Слишком я любил на этом свете

         Всё, что душу облекает в плоть.

         Мир осинам, что, раскинув ветви,

         Загляделись в розовую водь.

         Много дум я в тишине продумал,

         Много песен про себя сложил,

         И на этой на земле угрюмой

         Счастлив тем, что я дышал и жил.

         Счастлив тем, что целовал я женщин,

         Мял цветы, валялся на траве

         И зверье, как братьев наших меньших,

         Никогда не бил по голове.