Визит к Александру, состоявшийся после тщательного подбора кандидатуры и нескольких репетиций, на которых Лева отрабатывал манеру поведения с пиарщиком, был первым шагом в мире рекламы и создания общественного мнения. После него Лева понял, что работающие в этом бизнесе люди за деньги готовы раскручивать любые бредни, и общаться со следующими рекламерами (или рекламистами) стало гораздо легче. Он строил из себя эксцентричного миллионера с небольшими, но простительными, если ты миллионер, слабостями, и делал предложения, выразительно глядя оппоненту в глаза. Когда дело доходило до заветного чемоданчика, вопросы отпадали сами собой, уступая место заверениям в том, что все будет тип-топ.

    Этим вечером Лева собирался отужинать в «Метрополе». Во-первых, пользуясь случаем, он решил осуществить свою давнюю мечту, свободно припарковав у обочины роскошный автомобиль. Затем пройтись по тротуару под ручку с шикарной спутницей, ленивым движением дать швейцару на чай сотку баксов только за то, чтобы тот распахнул перед ним двери, позволить услужливому метрдотелю проводить их до столика и вольготно расположиться на резном деревянном стуле, покуривая сигару в ожидании заказа [8] , стряхивая пепел в хрустальную пепельницу, стоящую на белоснежной хрустящей льняной скатерти. А во-вторых, за ужином он должен был встретиться со своим старым школьным приятелем, который теперь учился на факультете журналистики МГИМО и попутно подрабатывал кропанием статей в «желтой» прессе [9] .

    Мечта рушилась на глазах. Свободного места перед дверями ресторана не наблюдалось, и Леве с Мариной пришлось топать пешкодралом почти целый квартал. Швейцар принял сотку с такой презрительной миной и действовал нарочито услужливо, что Лева сразу понял, что переплатил и выглядит теперь, как богатенький лох из Усть-Вилюево или какого-то другого столь же отдаленного от столицы места. Метрдотель был не слишком вежлив, усаживал их за столик со снисходительной миной, и хотя скатерть была действительно белой, пепельница оказалась совсем не хрустальной, а обычной стекляшкой, а сигара, пусть и стоила как два блока приличных сигарет, страшно воняла и слегка отдавала «Беломором». Сигары гиптиан пахли гораздо приличней.

    Лева заказал бифштекс с кровью, салат с непроизносимым названием и бутылку минеральной воды «Перье». Обретя цель в жизни, он предпочитал идти к ней трезвым. Марина выбрала дары моря и шампанское. Поскольку она управляла своим метаболизмом сама, алкоголь для нее проблемы не составлял.

    Арнольд Шварц, в миру Гена Козлов, опоздал на пятнадцать минут. Судя по его внешнему виду, эти пятнадцать минут он потратил на то, чтобы уговорить швейцара пропустить его внутрь. По крайней мере, на Левин взгляд, в интерьер консервативного фешенебельного ресторана одетый в кожаные штаны, ковбойские ботинки с подбитыми железом носами и футболку с двусмысленной надписью «Жрите это сами» Шварц никак не вписывался.

    Шварц уселся на стул напротив Левы, буркнул «Привет», довольно долго оценивал Левину спутницу взглядом, а потом отвесил какой-то банальный и затасканный комплимент. Еды он заказал столько, словно ждал в гости еще человек пять. Запивать пиршество он пожелал французским коньяком «Отард» по пятьсот рублей за рюмочку. Перечисляя яства, он не сводил взгляда с Левы, наблюдая за его реакцией. Поскольку Лева не повел и бровью, Шварц разочарованно вздохнул и отпустил официанта.

    – А ты, я смотрю, приподнялся, – сказал Шварц.