Появившееся снова чувство вины побуждает меня заговорить:

— Когда я пришел к тебе вчера, у меня не было намерения… — смахнув слезу, я начинаю заново: — Я не планировал… произошедшее. Мне было плохо, я ни черта не соображал, но вовсе не хотел воспользоваться тобой, и…

Подняв руку, Отем меня останавливает.

— Подожди. Прежде чем ты явишь свое благородство, дай я выскажусь.

Я согласно киваю. Дышать сейчас стало очень тяжело, словно чтобы добраться сюда, мне пришлось пробежать километров двадцать.

— Хорошо.

— Когда я проснулась сегодня утром, то решила, что все было сном, — Отем говорит это, глядя на свои колени и пальцами играя с завязками на штанах. — Я подумала, что мне приснилось, как ты пришел ко мне и мы это сделали, — усмехнувшись, она смотрит на меня. — Когда-то я мечтала об этом.

Я не знаю, что сказать. Не то чтобы я удивлен. Но влечение Одди ко мне всегда было некой теоретической возможностью и никак не причиной для вчерашних действий.

— О.

Похоже, это не самый лучший ответ.

Отем начинает накручивать кончик косы на палец, и кожа на нем белеет.

— Знаю, ты собираешься сказать, будто воспользовался мной, и думаю… отчасти это так. Но за вчерашнее несешь ответственность не ты один. Я не врала тебе, когда сказала, насколько тяжело мне было принять твои отношения с Себастьяном. По нескольким причинам тяжело. Мне кажется, ты их знаешь. И всегда знал.

Ожидая подтверждения своих слов, Отем смотрит на меня, а в моей груди поселяется какое-то неприятное ощущение.

— Наверное, именно поэтому я чувствую себя так ужасно, — говорю я. — Ведь все это фактически и есть определение термина «воспользоваться ситуацией».

— Да, пожалуй, — отвечает Отем и качает головой, — но не все так просто. За последние несколько месяцев наши отношения сильно изменились, и я до сих пор пытаюсь осознать эти перемены. И понять тебя.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда ты рассказал мне о своей бисексуальности… Господи, я чувствую себя ужасным человеком, но раз уж между нами секретов больше нет, то мне нужно это сказать. Ладно? — я киваю, и Одди, подтянув колени к груди и уперевшись в них подбородком, продолжает. — Сначала я тебе не поверила. А еще был момент, когда подумала: «Просто замечательно. То есть теперь мне надо беспокоиться не только из-за девушек, но и из-за парней?». Но потом я решила, что смогу стать той, благодаря кому ты изменишься.

— О, — снова произношу я, по-прежнему не зная, что ответить. Отем не первая, кто думает, будто бисексуальность — это выбор, а не твоя суть. Так что винить мне ее не в чем. Тем более сейчас.

— Ты был так расстроен, а я… Я знаю тебя. И знаю, как ты реагируешь, когда тебе больно. Ты с головой ныряешь в нашу дружбу, потому что она — твое безопасное место. А вчера вечером… — покусывая губу, Отем несколько секунд обдумывает свои следующие слова. — Я сама притянула тебя к себе. Возможно, я тоже воспользовалась тобой и ситуацией.

— Одди, нет…

— Когда ты сказал, что Себастьян тебя не любит, у меня в груди словно сгорел какой-то предохранитель, — на глаза Отем наворачиваются слезы, и она мотает головой, пытаясь их сморгнуть. — Я была так зла на него. И, что еще хуже, на тебя тоже. Как ты мог позволить ему дать себя обидеть? Ведь все к тому и шло, неужели тебе не было ясно?

Не знаю, почему — честно, понятия не имею, — но ее слова меня смешат. И это мой первый искренний смех за прошедшее со вчерашнего разговора с Себастьяном время, которое кажется чуть ли не неделей.

Отем притягивает мою голову себе на плечо.

— Иди сюда, придурок.