— Согласен.

Подняв руку, он задумчиво потирает свою грудь. Я наклоняюсь и губами прижимаюсь к костяшкам его пальцев.

— Знаю, я сам все испортил, — тихо говорит Себастьян. — И кажется, у меня нет права на реакцию, которую хотел бы сейчас продемонстрировать.

— Есть. И будь я сейчас на твоем месте, то, наверное, спятил бы.

— Но ты не стал бы говорить мне, что делать, а что нет, после того как мы расстались, — похоже, его природное спокойствие берет верх. Даже не знаю, радоваться мне или же расстраиваться, что он не ревнует.

— Думаю, нет.

— А если мы вместе, то ты со мной, да? — спрашивает Себастьян. — Даже если я уеду?

Отодвинувшись немного, я внимательно всматриваюсь в его лицо.

— Ты же говорил, что во время миссии вам нельзя состоять в отношениях.

Опустив голову, он отвечает:

— Хочу решить, каким правилам следовать, а каким нет.

— Не рассказывая при этом никому правду о себе?

Себастьян поворачивается и, прижавшись лицом к моей шее, испускает тихий стон.

— Еще не знаю, — следующие его слова звучат приглушенно: — Все связанное с Церковью значит для меня очень много. А желание говорить с Богом стало инстинктивным. Как будто это уже часть меня. Представить себе не могу, что буду делать, если уйду. Это все равно что стоять посреди поля и пытаться нащупать четыре стены. Кроме религии в моей жизни нет других опор.

Интересно, уйдет ли Себастьян из Церкви? Ведь его выбор либо/либо. Без потерь не обойтись.

— В других городах жизнь может оказаться менее напряженной, отношение Церкви в том числе, — говорю я. — Например, в Лос-Анджелесе.

Себастьян смеется и проводит зубами по моей ключице.

На какое-то время в гостиной воцаряется молчание.

Краем уха прислушиваясь, не начнет ли кто спускаться вниз, в остальном я целиком и полностью сосредоточен на тихих стонах, которые издает Себастьян.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Прислушайтесь к дельному совету: никогда не ложитесь с краю, когда спите с кем-нибудь в обнимку на диване. Во-первых, скатитесь на пол, а во-вторых, разбудит вас даже не это, а судорога в шее. И скорее всего, когда проснетесь в одиночестве на полу, над вами будет стоять отец и с сомнением оглядывать вас полуголого, с прилипшими к груди кусочками попкорна из опрокинутой миски, на который вы и приземлились посреди ночи.

— Себастьян провел у нас ночь?

— Э-э… — я сажусь и смотрю по сторонам. Даже не глядя в зеркало, я уверен, что волосы стоят торчком. Заметив прилипший в опасной близости от соска острый кусочек попкорна, стряхиваю его на пол. — Точно не знаю. Наверное, его здесь уже нет.

— Как и твоей футболки, да?

— Пап…

— Таннер.

Из-за того, что на папе пижамные штаны с изображением Коржика, которые ему пару лет назад подарила Хейли на Рождество и Хануку разом, серьезно отнестись к его суровому тону немного трудно.

— Ты опаздываешь, — говорит он и отворачивается, но я успеваю заметить улыбку. — Одевайся и поешь что-нибудь.

Прихватив с кухни миску хлопьев, я несусь в свою комнату. Мне многое нужно успеть записать.

***

Себастьян не ответил на эмодзи с изображением курицы, попкорна и песчаного пляжа, которые я отправил ему, прежде чем поехать в школу, и днем не появился на Семинаре. Тогда по возвращении домой я отправил письмо на его личный почтовый ящик:

«Привет, это я. Просто хотел узнать, как ты. Все нормально? Если решишь зайти, сегодня я дома.

Танн».

Ответа не последовало.

Я стараюсь не обращать внимания на уже знакомую тянущую боль в груди, но к ужину аппетит не появляется.